бухте Магеллан послал на берег лодку за водой и дровами. Буря помешала лодке вернуться на корабль, и моряки шесть дней прожили под опрокинутой лодкой на берегу, питаясь сырыми ракушками.
Прощаясь с негостеприимной бухтой, испанцы прозвали ее «Бухтой тяжелой работы».
Бунт
«Мое решение твердо: я лучше испытаю самые тяжкие лишения, чем с позором поверну обратно в Испанию. Я верю, что мои товарищи и, во всяком случае, те, в коих еще не умер благородный дух испанцев, согласны со мной».
Наконец, 30 марта 1520 года Магеллан обнаружил под 49°30? южной широты удобную бухту и решил провести здесь зиму. Он был поражен сходством этого места с бухтой Сао-Жулиау-да-Барра на правом берегу реки Тежу в Португалии. Поэтому бухту эту назвали «Сан-Хулиан» (испанское произношение португальского слова «Сао-Жулиау»).
Начиная зимовку, Магеллан распорядился о новом сокращении рациона. Это была правильная мера, — командир не знал, есть ли на этой земле дичь, а впереди была продолжительная и суровая зимовка. Но моряки стали открыто выражать свое недовольство.
По словам секретаря Карлоса I, Максимилиана Трансильванского[55] , Магеллан «уже тогда решил, что умрет или доведет до конца задуманное предприятие».
Командир не задумался бы ни перед чем, чтобы заставить моряков пойти вперед. Но он хотел в последний раз поговорить с ними, попытаться увлечь их на новые подвиги.
Утром 31 марта; после того, как корабли встали на якоря в бухте Сан-Хулиан, Магеллан велел всем участникам экспедиции собраться на песчаном берегу.
Выйдя вперед, он спросил:
— Чем вы недовольны, друзья? Говорите смело!
В ответ моряки загудели. Все говорили сразу, перебивая и заглушая друг друга:
— Почему сократили паек?.. Голодом хотите уморить!.. Никакого пролива нет, и нечего его искать! Я старый пес и все посвисты энаю!.. Два раза нам говорили, что мы у входа в пролив!.. Все это оказалось пустыми бреднями!.. Мне меченой кости не подкинешь… Сами кушаете и вареное и жареное… Ясно, что страна эта тянется до полюса… Мы уже на своей шкуре почувствовали суровость зимы… Голод еще ждет нас впереди… Кончится тем, что погибнут и корабли и люди, а они важнее всей гвоздики и пряностей Молуккских островов… Король не посылал нас добиваться невозможного, он послал нас в жаркие страны, где золото и пряности, а если корабли пойдут дальше, то вся эскадра погибнет у этих суровых берегов, и мы все умрем без покаяния… Сулят награды, а о наградах нечего и думать… Награды дают тем, кто совершит открытие, а что открыли мы, кроме песка, камней и воды! Да что говорить о наградах, надо убираться отсюда подобру-поздорову, пока нас не застала зима… Нечего нам кошку за зайца продавать… Растают наши награды, как соль в воде… Нечего ждать, сидя здесь, пока на дне моря груши вырастут…
Магеллан молча ждал, пока прекратятся эти крики, затем заговорил тихим, но внятным голосом [56]:
— Друзья! Я хочу говорить с вами, не преувеличивая хорошего и не преуменьшая дурного. Я не могу вернуться и не вернусь! Мы будем плыть до тех пор, пока не кончится эта земля или пока мы не доберемся до пролива. Сейчас мы не можем двигаться вперед — против нас зима с ее холодами и бурями. Что ж делать! Переждем! Не скрою — зимовать будет трудно, но можно найти способы противостоять голоду и суровости зимы. Вокруг много дерева, в море ракушки и множество рыбы. Как будто встречается здесь и дичь. Ручьи есть — значит будет хорошая вода. Ни в хлебе, ни в вине не будет недостатка, если мы только будем есть и пить столько, сколько нужно для здоровья, и не допускать излишеств. Кто-то крикнул здесь, что я устраиваю пиры. Спросите тех ваших товарищей, которые плывут на одном со мной корабле, и они скажут вам, что я ем то же, что ест каждый матрос. Здесь говорили о наградах. Если вы заслужите награды — вы получите их. Правильно говорят: «Каждый из нас — сын своих дел». А что делали вы достойного преклонения до сих пор? Что могло бы оправдать ваше возвращение на родину?
Помните, ведь португальцы, плывя на восток, в Индию, неоднократно спускались на 12° южнее тропика Козерога. Правда, вы спустились еще на несколько градусов южнее. Но неужели это такой подвиг? Придется перенести гораздо больше трудностей, но тем выше награды, которые ждут вас. Что дешево обходится — мало ценится, говорят старики. Я советую вам потерпеть до конца зимы, там посмотрим. Летом в этих широтах плавать очень легко. Если мы попадем еще дальше на юг, все лето будет сплошным днем. Не забывайте: усердие — мать успеха.
Да будет вам известно, что мое решение твердо: я лучше испытаю самые тяжкие лишения, чем с позором поверну обратно в Испанию. Я верю, что мои товарищи и, во всяком случае, те, в коих еще не умер благородный дух испанцев, согласны со мной.
Магеллан кончил. Моряки молча разошлись по кораблям. Командир думал, что он убедил своих товарищей, но он не учитывал разлагающей деятельности Картагены, Кесады и других заговорщиков.
Вернувшись на корабли, предатели продолжали свою работу. Они нашептывали морякам: «Хорошую он нам свечу отлил! Можно подумать, что он преданный слуга короля. Но мы по шерстинке узнаем овечку! Слышали, как он говорил? Пока говорил спокойно — ничего, а как разгорячился, сразу стало ясно, что он до сих пор не научился чисто говорить по-испански! Он португалец и, чтобы умилостивить короля Маноэля и вымолить разрешение вернуться на родину, завлек наши корабли сюда — в страну холода и штормов. Если даже корабли вернутся домой, открытие Молуккских островов испанцами задержится на два-три года, а за это время там укрепятся португальцы! Нечего с ним разговаривать! Надо заставить его повернуть обратно! Не проси добром того, что можешь взять силой!»
Заговорщики не ограничивались этим. Они тщательно вербовали тех, на кого могли положиться, подсказывали им план действий, намечали сторонников Магеллана, чтобы в самом начале мятежа обезвредить их.
1 апреля был первый день пасхи. На берегу состоялась церковная служба. После службы Магеллан позвал командиров обедать, но Кесада и Мендоса под предлогом болезни отказались присутствовать на церковной службе и не явились к обеду на флагманский корабль. Серрано был занят, и, Магеллан обедал со своим племянником Альваро де Мескита.
Обед прошел в молчании. Командир поглядывал на пустые приборы на столе и думал о том, что мятеж зреет, что пора, пожалуй, принимать меры, что завтра, быть может, будет поздно. Но он не мог выступить первым: пока еще явного неповиновения не было. Если он начнет, его недруги скажут, что никакого заговора не было, что Магеллан лишь придумал все, чтобы избавиться от неугодных людей.
Магеллан решил дождаться первого удобного случая и нанести решительный удар.
Но ждать пришлось недолго. В ночь на 2 апреля разразился бунт.
В полночь, пользуясь темнотой, от «Консепсиона» отчалила лодка и тихо подошла к «Сан-Антонио». На борт поднялись Гаспар де Кесада, Хуан де Картагена, Себастиан Эль-Кано и тридцать вооруженных моряков. На вахте стояли сторонники заговорщиков. Мятежникам удалось без шума пробраться на корабль, поставить своих людей у руля и у колокола.
Хуан де Картагена и Гаспар де Кесада с обнаженными шпагами вошли в каюту капитана Альваро де Мескита, грубо разбудили его и приказали связать. Сопротивление было бесполезно. Капитана и кормчего Мафра заковали в кандалы и заперли в каюте, приставив стражу.
Шум разбудил шкипера Хуана де Лориага. Выбежав на палубу и увидав вооруженных людей с факелами, де Лориага громко спросил, в чем дело, Альваро де Кока, присоединившийся к мятежникам, крикнул ему: «Долой иноземцев, да здравствует король и Кесада!»
Но верный баск отказался примкнуть к бунтовщикам.
— Именем бога и короля дона Карлоса я приказываю вам вернуться на ваш корабль! — закричал он. — Теперь не время разгуливать по кораблям с вооруженными людьми! Освободите нашего
