бессмертия отца, смерти и бессмертия отцов, предков, предшественников, сородичей. Единство рода есть единство мистическое. И в этом смысле наличие времени и сакрального измерения фактически совпадает. Захороняя предков и исполняя соответствующие ритуалы, человек одновременно осознал и свое мистическое единство с предками, и свое историческое единство с ними. Возник род, а следом за родом и человеческое пространство, как прообраз и первообраз завтрашней геополитической территории. Каким же было изначально это пространство?
Исследования показывают, что изначально и, как мы покажем, присно и во веки веков это пространство было пространством Света. После Неба, Земли, Хроноса фундаментальными константами человеческого бытия стали Свет и Тьма. Именно поэтому мы уделили им такое внимание в предыдущем докладе. Первым членением пространства было его деление на круг, освещенный костром, за которым сидело племя, и все остальное пространство — как Тьму. Итак, пространство Света, пространство Рода — и все остальное, то, что во Тьме. Что же там? Там, как мы знаем по многочисленным исследованиям, — духи, мертвецы, тот свет, иной мир, — тридевять земель, некое царство, некое государство.
Я — человек, отстраняюсь от этого пространства и вместе с тем устанавливаю с ним связь. Оно мое, но и не мое, а точнее — мое лишь постольку, поскольку я, освоив пространство Света и установив в нем свою идентичность, способен вызвать на бой Тьму. Сначала я отделяюсь от нее, затем я укрепляюсь в Свете и лишь затем начинаю диалог с тем миром, с космической темнотой, с хаосом. Деление на хаос и космос — фундаментально и определяет разное качество пространства. Антропологи показывают, что хаос — это лес, дикое пространство, пространство животных. А космос — это поле, это пространство окультуренное, причем оно и принадлежит мне, человеку, постольку, поскольку я его окультурил, превратил из хаоса в космос, повторил подвиг Бога. Культурный герой рода или народа, — это и есть сотворитель пространства и времени, как пространства и времени собственно человеческого, культурно-исторического бытия. Вот где коренятся основы государственности. Здесь, а не в общих экономических интересах и классовой борьбе. Ложась в основу государственности, все эти архетипы покрываются со временем культурной пленкой, уходят на дно, туда, где им и место в нормальной жизни. Но — они моментально выходят наружу в момент, когда государству и обществу угрожает опасность.
Вспомним знаменитое стихотворение:
Здесь мы видим, как в момент великой опасности все архетипы выходят на поверхность. Вражеская сила, разумеется, темная — сила Тьмы. Страна должна встать (разумеется, с того света — как единство живых и мертвых) для того, чтобы победить. Бой — разумеется, смертный. И наконец, проклятая орда знаменует собой то, что происходящая война есть война онтологическая, война культурного героя со Змеем, Космоса с Хаосом, государства с ордой. Мы видим, как напрягается коллективное бессознательное в момент величайшей опасности. И мы понимаем, что дело все-таки именно в нем, что оно альфа и омега, а остальное преходяще и сугубо вторично. В том числе и героический труд народа, и его ратный подвиг. Все это невозможно, если нет культурной почвы, если нет решения фундаментальных проблем бытия в соответствии с архетипами своего народа, своей культуры.
Сегодня всем этим пренебрегают. И в конечном счете вслед за недоуменным вопросом: а неужели кто-то собирается на нас нападать? — вопросом, который мог бы показаться абсолютно наивным, если бы не был изощренно иезуитским в своей кажущейся наивности, естественно, через какое-то время возникнет и другой вопрос: что именно собираетесь вы защищать с помощью государства? И зачем вам оно? Не проще ли будет, если его не будет? К этому, кстати говоря, давно пора быть готовым. И не только политически, но прежде всего нравственно и философски. Исторически. Онтологически.
Что же именно, в самом деле, собираемся мы защищать? Идентичность? Но есть ли она? И если да — то в чем она? И стоит ли она того, чтобы бороться? Это основные вопросы, без них невозможно государственное строительство. И все зависит от того, как мы на них ответим.
Что же защищает Россия? Погруженная в нищету, отданная на растерзание, оплеванная всеми, кому не лень, что защищает она, кроме права получать подачки с чужого стола? Если ничего, кроме этого, она не отстаивает, тогда ее просто нет. Но мы-то верим, что она есть. И, отвечая себе на этот вопрос, пытаемся всмотреться в ее историю, в ее антропологию, в ее мистику, в ее идеологию, в ее культуру. И там есть ответы. Весьма и весьма серьезные.
Часть III. Духовное строительство в Срединной Евразии
Евразия устроена уникально сложно. И прежде всего в духовном, конфессиональном своем измерении. Мы наблюдаем не только удивительное многообразие этносов, населяющих ее территорию, культур, языков, обычаев, нравов. Но прежде всего
В самом деле, геополитическое пространство русской равнины оказалось уникальной точкой исхода и схода, движения и остановки, суши и моря. Арийский поток, шедший с юга на север и оседавший на русской равнине, шел к морю. Придя к нему, он создал уникальную религиозную культуру Севера, которую мы уже описывали в предыдущем докладе и которую называем «теологией борьбы». Ее мистический концентратор — Валгалла, ее идея о борьбе Света и Тьмы, как предельно напряженном поединке без исхода, гарантированного где-то свыше, без, образно говоря, «хэппи энда», сыграла огромную роль в культурном будущем всего мира. Викинги, воины, мореплаватели создали свою религию, свой пантеон, свою культуру. Культура эта имела основу на геополитическом пространстве русской равнины еще до возврата викингов. Ибо ее ареал совпадал с пространством движения будущих викингов с юга на север. Но еще большее укрепление этого северного начала произошло в рамках возвратного движения викингов с севера на юг. Норманнский компонент в культуре России, привнесенный ее царями и князьями, лег на благодатную почву. Его огромная, провиденциальная роль состояла в том, что он привнес теологию борьбы на ту территорию и в тот этнос, которому как раз и предстояла тяжелейшая схватка.
Таким образом, мы уже выделяем два этапа.
Первый. Культурное проникновение в ходе великих миграций с юга на север.
Второй. Рождение северной парадигмы и привнесение ее как теологии борьбы в пространство русской равнины.
Теперь мы можем двигаться дальше. Третьим этапом стало принятие православия Россией. Возникла святая Русь. При этом мы не настаиваем на огромном своеобразии северного русского православия и его отличии как от первоначального ближневосточного христианства (религии рабов), так и от дальнейшего государственного римского официозного православия (религия реформирующейся бюрократии). Северное православие стало религией борцов, религией воинов. В этом смысле поздний его характер и его сопряженность с северным мифом, с идеей неустойчивого и не-предопределенного исхода крайне важны для понимания всего, что происходило в дальнейшем. Христианство пришло сюда, слилось с
