КТО ОН?
Хлестал ливень. Мы выловили из воды рюкзаки, схватили за нос перевернувшегося «Христофора Колумба» и, шатаясь от усталости, вытащили его на берег.
Когда пошел дождь, стало совсем темно. Вода ручьями текла у меня по лицу, забиралась за ворот рубашки. Я невольно сгорбился, беспомощно озираясь по сторонам — где бы спрятаться от ливня? Но на острове все было чужое и незнакомое.
Джюгас, похожий теперь на мокрого воробья, все время шмыгал носом. Вдруг он вспомнил о своем промокшем блокноте. Мой приятель впал в совершенное уныние. Я понял, что наступило время мне проявить свое мужество. И поэтому я крикнул как можно более звонко:
— Джюгас! К замку!
Джюгас поднял голову и улыбнулся.
— Пошли, — промолвил он тихо, но твердо.
Дождь понемногу стихал. С кустов скатывались последние капли. Громыхая все реже, гроза катилась дальше. Посветлевшая грозовая туча раскололась на две части. За лесом заходило большое красное солнце.
Мы остановились у развалин замка. Замок был совершенно разрушен. Каменные стены необычайной толщины заросли густым мхом, крапивой, а из щелей тянулись кверху тонкие березки. Но две угловые башни, хоть и сильно обветшалые, могли защитить от ветра и дождя, и мы решили в одной из них провести ночь.
Мокрая рубашка липла к моей спине. Стало холодно. Противная, мучительная дрожь проняла меня. Я разделся догола и выжал свою одежду. То же самое проделал и Джюгас. Теперь мы, по крайней мере, не лязгали зубами. Я вытащил из кармана штанов спички. К нашему величайшему огорчению, они все до одной отсырели.
— Эх, будь у нас хоть одна спичечка сухая!.. — вздохнул Джюгас и снова шмыгнул носом.
Вздохнул и я. По правде говоря, мы могли подумать раньше, как сохранить спички. Надо было хорошенько обернуть коробок, и все было бы в порядке. Через минуту весело затрещал бы костер. Надо было… И почему только умные мысли всегда приходят слишком поздно?.. Так думал я в тот холодный вечер, ерзая на сырых камнях развалин.
Башня, в которую мы залезли, была темной и мрачной. В ее провале закружились какие-то существа, вспугнутые нами, и, ударяясь о стену, падали вниз.
— Летучие мыши! — прошептал Джюгас, сжимая мне руку.
Живых летучих мышей я видел в первый раз в жизни и поэтому глядел на них с величайшим интересом. Они на самом деле были очень уродливы — словно крысы, словно какие-то птичьи выродки. Тьфу! Какого беса мы сюда приволоклись?
Я успокаивал себя мыслью, что летучие мыши не кусаются. Сбросив на пол рюкзак, я сказал:
— Джюгас, погляди-ка, тут подстелена солома.
— Должно быть, рыбаки когда-нибудь здесь ночевали, — произнес Джюгас.
Эге, дела наши были не так уж плохи! Можно будет сделать из соломы великолепную постель. Вот только жаль — укрыться нечем. Ну, да уж как-нибудь дождемся утра, а тогда согреемся на солнышке.
В башне было теплее, чем на дворе. Но я бы никогда не посмел сказать, что нам было тепло. Зачем так нагло лгать?
Мы сидели, прижавшись друг к другу, и молча жевали размокший в воде хлеб. Хлеб прилипал к зубам. К спине липли мокрые рубашки. Последнее было гораздо хуже.
Я раздумывал о постигшем нас несчастье. Волей-неволей я должен был признать, что сегодня мы вели себя не совсем разумно и осторожно. Разве не глупо было перед грозой выходить на озеро в дырявой лодке? Весло давно было надломлено. Почему мы не позаботились его починить?.. Если бы в ту минуту кто-нибудь обозвал меня ротозеем, я бы ни капельки не обиделся.
В башне с каждым мгновением все более темнело. Летучие мыши притихли.
О бер?г без устали бились волны.
Мне стало страшно. Я крепко прижался к Джюгасу и почувствовал на своем лице его горячее дыхание.
У Джюгаса дрогнули плечи.
— Джюгас! Тебе холодно?
— Очень…
Снова тишина. В башне стало уже почти совсем темно. Высоко над нашими головами в синем небе зажигались всё новые звезды.
Я вспомнил про Симаса. Что-то он теперь поделывает? Должно быть, давно уже спит в палатке геологов, завернувшись в теплое одеяло… Наверно, и не думает, что я… что я вчера утром покинул уютную тетину комнатку и теперь, закоченевший, голодный, сижу на мрачном острове и жмусь к каменным развалинам.
— Витас…
— А? — отзываюсь я и ищу в темноте руку Джюгаса.
Нахожу ее. Сжимаю в своей ладони. Ручка эта маленькая и вся закоченевшая.
— Витас… — шепчет Джюгас. — До утра еще далеко?
— Далеко.
— Витас… А может, теперь можно высушить спички?
Об этом думаю и я. Может, в самом деле попробовать? Вытаскиваю из кармана коробок. Ощупываю спичечные головки. Одни — посуше, другие — посырее. Выбираю несколько штук посуше и начинаю осторожно растирать между ладонями.
Джюгас сгреб ворох соломы. Я сжал пальцами одну спичку, чиркнул о край коробки. Искры не было. Не показалась она, и когда с двух других спичек беззвучно слезла мокрая сера.
Я достал из коробка другие спички. Все приходилось повторять с самого начала.
Я терпеливо тер их. Потом опять чиркнул — сверкнула голубая искорка, запахло серой и спичка… погасла!
Пук соломы дрожал в руке у Джюгаса.
— Попробуй еще, — взволнованно произнес он.
У меня мелькнула мысль, что так можно испортить все спички и завтра у нас уже не будет никакой надежды развести костер.
Спичек оставалось всего пять штук. Я долго колебался: попробовать в последний раз или нет?
Над нашими головами что-то заскреблось о каменную стену. «Должно быть, летучие мыши», — подумал я, дрожа от холода.
Вдруг рядом со мной послышался тихий, приглушенный звук: «Чир-р-р-рк!.. Чирк!» Через мгновение звук повторился.
— Джюгас, что это?
Прислушавшись, Джюгас вымолвил:
— Стрекочет, как кузнечик…
Стрекотанье становилось все громче. Теперь уже нельзя было ошибиться: это и в самом деле кузнечик. И от мысли, что мы не одни в этой мрачной башне, что с нами веселый, никогда не унывающий музыкант-кузнечик, у нас стало немного легче на душе. Джюгас едва слышно засмеялся:
— А я знаю, где он.
— Ну, где? Скажи!
— Да в кармане у меня! — оживился Джюгас. — Правда, в кармане. Я теперь вспомнил: ведь там бутылка…
Он потянулся и вытащил из кармана широкогорлую бутылку, в которую ловил кузнечиков для наживки.
Немного посовещавшись, мы решили в последний раз попытаться зажечь спичку. Совершенно
