— Не надо мне это рассказывать, — сказал Клевцов, чувствуя неловкость, как человек, случайно оказавшийся свидетелем семейной сцены. «Совсем ещё пичужка, а переживает, — подумал он, — и родители хороши, что мать, что отец. Но ничего, в таком раннем возрасте всё плохое быстро забывается».
— А вы знаете, как по-итальянски «до свидания»?
— Понятия не имею, — сказал Клевцов. «Вот она уже думает о другом. И хорошо, И прекрасно. Я чело— век посторонний, а был бы знаком с её родителями, сказал бы им: можно, конечно, спорить, ссориться, даже разводиться, но при этом никогда нельзя забывать о детях. У меня пока ещё детей нет, но я уверен, что я прав».
Дуня с любопытством смотрела на своего собеседника, на его озабоченное, ставшее строгим лицо, на его губы, которые шевелились, как будто он что-то говорит, но не вслух, а про себя.
— Аривидерчи, — сказала Дуня.
— Что? — не понял Клевцов.
— По-итальянски «до свидания».
Клевцов улыбнулся:
— Это тебе Лючия сказала?
— Мне это дедушка сказал.
Клевцов увидел медленно идущий самосвал. Высунувшись из кабины, на него выжидательно глядел шофёр — вихрастый малый.
— Извини, Дуня, я сейчас… Друг! Горючим не богат?
— Какой может быть разговор на женском собрании? Сделаем, — с готовностью сказал шофёр.
Пока шла заправка «Запорожца», Дуня о чём-то негромко и доверительно говорила Лючии. А Клевцов продолжал думать о том, как нуждается Дуня в душевном тепле, которого она лишена дома, где явно не ладят родители, и единственно, на что хватает у них здравого смысла, это лишь на то, чтобы в минуты очередного объяснения удалить ненужного свидетеля — эту девчушку с большими глазами и не по-детски печальную.
Когда самосвал уехал, Клевцов включил зажигание. «Может, побыть ещё с Дуней, рассказать ей напоследок что-нибудь весёлое? Нет, не стоит вмешиваться в чужую жизнь. Интересно, скоро ли окончится семейный конфликт и она сможет вернуться домой?»
— Починили машину? — спросила Дуня.
— Да, всё в порядке. Мне надо ехать, Дуня. Так что давай прощаться.
Дуня выпростала из-под одеяльца руку Лючии и протянула её Клевцову.
— Лючия говорит вам — аривидерчи.
— Аривидерчи, — сказал Клевцов, — пока! — Он подержал двумя пальцами пластмассовую ручку куклы, потом пожал ладошку Дуне, отметив при этом, что рука «мамы» ненамного больше «дочкиной». — До свидания, Дуня. Всё будет хорошо.
— Знаете, это когда будет? Наверное, через полчаса.
«Детская наивность», — подумал Клевцов, садясь в машину.
— А может, через пять минут, — продолжала Дуня когда мама досмотрит по телевизору про этого дяденьку в белом плаще и про тётеньку, которая…
Дуня вдруг замолчала, потому что случилось нечто очень странное — у её знакомого глаза стали совсем круглыми, он схватился руками за голову и сказал:
— Вот это номер! Сейчас умру!
Дуня качала головой. Нет, когда люди так хохочут, они не умирают.
«Запорожец» плавно набирал скорость. Клевцов оглянулся.
Дуня влезла на пенёк. Теперь она казалась высокой. Сна стояла, подняв над головой куклу, долго- долго, пока не исчезла за поворотом.
Сюрприз
Вы знаете, какой мой главный недостаток? Не знаете? Я сейчас скажу.
Надежда Яковлевна — наша учительница-говорит:
— Колымагин Дима, в чём твой главный недостаток? Ты никак не можешь сосредоточиться на чём-то основном. Когда ты что-нибудь рассказываешь, ты всё время отвлекаешься, вспоминаешь какие-то второстепенные детали, никому не нужные подробности, и в результате твой рассказ теряет стройность. Ты понял?
Я сказал, что понял и больше отвлекаться не буду, чтобы Мой рассказ не терял стройность.
Сейчас я вам расскажу, почему я больше не езжу на дачу к Юрке Белоусову.
Вообще у нас с Юркой отношения очень хорошие. Мы с ним товарищи. Сейчас лето, и Юрка гостит у своего дяди. Его дядя Лев Иваныч, а у него дача. Собственная.
Этот Лев Иваныч очень любит свою дачу. Он её охраняет прямо как пограничник. Я как-то приехал, а у них возле дачи на цепи страшной силы собака, всё время лает — «хау-хау».
Я сказал:
— Лев Иваныч, вашей собаке, наверно, трудно без перерыва лаять. Вы купите магнитофон «Яуза-10» стерео и запишите собаку на магнитофон, а потом запустите эту запись через усилитель. Знаете, какой будет звук? Его даже на станции услышат.
Вообще с магнитофоном много трюков можно сделать. Один изобретатель записал на плёнку крик испуганных ворон и потом эту запись у себя на огороде включил на полную мощность. И всё. Больше ни одна ворона не залетела.
Но это я про ворон просто так вспомнил. К слову пришлось. А вообще меня Лев Иваныч последнее время не любит, и я к ним на дачу не езжу. Лев Иваныч мне сказал:
— Чтоб и духу твоего здесь не было! Твоё счастье, что тебе лет мало, а то как миленький помахал бы метлой пятнадцать суток, хулиган ты этакий?…
Ну, раз он мне прямо так сказал, я, конечно, ушёл Пожалуйста. Подумаешь… Он считает, что во всём только один я виноват.
Лично вы на Цейлоне никогда не были? Да? Я тоже не был. Но я вообще кое-чего знаю про Цейлон. Во— первых, Цейлон — остров, так? Живут на Цейлоне сингалы, тамилы, малайцы и мавры. Чай там растёт, каучуконосы., Но я вам подробно не буду про Цейлон рассказывать. У нас мальчишка один есть в классе, Дугин, его старший брат целый год на Цейлоне проработал, а до этого где-то в Африке дороги строил. Он к нам а школу приходил, интересно рассказывал, но, конечно, дело не в этом. Я про другое хочу сказать.
Вы грибы любите собирать? Я лично здорово грибы нахожу. Я их издалека вижу.
Мы когда на даче были у Белоусовых, Лев Иваныч говорит;
— Ребята! В воскресенье раненько утром приедет к нам дорогой гость Бабкин Фёдор Константинович, начальник отдела, человек, от которого очень многое зависит.
Мы с Юркой спрашиваем:
— А от нас что зависит?
А Лев Иваныч говорит:
— А от вас вот что зависит. Фёдор Константинович заядлый грибник. Давайте создадим ему условия. Чтобы вышел он на полянку, а там сплошь грибы, одни белые…
Я говорю:
— Лев Иваныч, а где же такую полянку найти?
А он говорит:
— А смекалка где?… Мы в субботу с вами пройдём, наберём белых грибков, только срезать их не станем, а под корень будем брать, прямо с землёй, После эти грибы я лично расфасую по полянке, натурально, чтобы никакого подозрения. Фёдор Константинович пойдёт — и пожалуйста!..
Я говорю;
— Лев Иванович, это будет жуткое подхалимство.
