слово. Он прирожденный стукач. Таким уж родился.
— Он не был стукачом, он рисковал своей шеей, — сказал Бразерхуд.
— Это вы так говорите. Может, так и думаете. Но вы не правы. Этот малый никогда не был ничем доволен. Сам Господь Бог было для него недостаточно хорош. Спросите у Мег. Да нет, вы же не можете. Ее ведь уже нет. Мудрая она была, Мег. Хоть и баба, а разума у нее было больше, чем у вас, у меня и у половины населения земного шара, вместе взятых. Он и нашим и вашим старался угодить, я-то уж знаю. Мег всегда говорила, что он такой.
— А как он выглядел, когда приехал вас навестить?
— Здоровым. Как все. С румянцем на щечках. Я всегда знаю, когда ему что-нибудь нужно. Он становится такой же чудесный, как его папочка. Я сказал: «Не мешало бы тебе побольше горевать по усопшему». А он будто и не слышит. «Такая красивая была панихида, Сид, — говорит он. — Тебе бы понравилось». Ну, я-то понял, что он пускает дымовую завесу. «Народу набилось в церкви, как сельди в банке, — все равно не все смогли войти». — «Вранье», — сказал я. «Да люди заполнили всю площадь, стояли в очереди на улице, Сид. Народу было не меньше тысячи. Подложи ирландцы там бомбу, они лишили бы страну лучших умов». — «А Филипп[55] там был?» — спросил я. «Конечно, был». Ну, а я-то знал, что не мог он там быть, иначе это было бы в газетах и по телеку. Правда, он, наверно, мог приехать и инкогнито. Мне говорили, они теперь часто так поступают — из-за ирландцев. Был у Рики однажды друг. Кенни Бойд. Мамочка его была леди. Рик был шапочно знаком с его тетушкой. Может, Магнус отправился к молодому Кенни. Такое возможно.
Бразерхуд отрицательно покачал головой.
— А Белинда? Она всегда была порядочная, хоть он и обманывал ее. Он вполне мог отправиться к Белинде.
Бразерхуд снова отрицательно покачал головой.
— Я насчет той тысячи людей, которые пришли проводить Рика, — снова принялся за свое Сид. — Это же были кредиторы, если вам угодно. Они пришли не из чувства скорби. Никто не станет скорбеть по Рику. Право, не станет. Лишь вздохнет с облегчением, откровенно-то говоря. А потом заглянешь в бумажник и возблагодаришь старушку Мег за то, что в нем кое-что для тебя осталось. Пострелу я этого не говорил. Это было бы нехорошо. А Филипп-то все-таки был там?
— Это была ложь, — сказал Бразерхуд.
Сид был потрясен.
— А вот это уж слишком. Это попахивает полицейскими штучками. Значит, Магнус пудрил мне мозги, скажем так, совсем как его папаша.
— Зачем? — сказал Бразерхуд.
Сид его не слышал.
— Зачем ему это было нужно? — сказал Бразерхуд. — Зачем ему надо было так стараться пудрить вам мозги?
Сид переигрывал. Он нахмурился. Поджал губы. Потер кончик своего загорелого носа.
— Хотел сделать для меня как лучше, верно? — сказал он более оживленно. — Закутать во фланельку. «Поеду-ка я и поболтаю со стариком Сидом. Сделаю ему приятное». О, мы всегда были друзьями. Большими друзьями. Я был ему как отец — частенько приходилось выступать в такой роли. А Мег была ему по- настоящему замечательной матерью. — Наверное, с годами Сид разучился лгать. А может, никогда и не умел. — Просто ему захотелось пообщаться — только и всего. Найти утешение — в этом все и дело. Я утешу тебя, ты утешишь меня. Понимаете, он всегда любил Мег. Даже когда она видела его насквозь. Преданный малый. Ничего не скажешь.
— А кто такой Уэнтворт? — спросил Бразерхуд.
Лицо Сида замкнулось, как дверь тюрьмы.
— Кто-кто, старина?
— Уэнтворт.
— Нет. Не думаю. Не думаю, что знаю человека по имени Уэнтворт. Скорее это название места. А что, некий Уэнтворт втянул его в беду?
— А Сабина? Магнус никогда не упоминал про Сабину?
— Это скаковая лошадь, да? Разве не Принцессе Сабине пророчили Золотой кубок в прошлом году?
— А кто это — Мак?
— Вот-те на. Магнус что, тоже с милашками водится? В общем-то он бы не был сыном своего папаши, если б не водился.
— Зачем же он все-таки сюда приезжал?
— Я же вам сказал. За утешением. — И взгляд Сида, словно притянутый неким сильным магнитом, скользнул в тот угол, где раньше что-то стояло, а потом слишком уж нахально вернулся к Бразерхуду. — Вот так-то, — сказал Сид.
— Скажите одну вещь, не возражаете? — попросил Бразерхуд. — Что стояло в том углу?
— Где?
— Вон там.
— Ничего.
— Предмет обстановки? Сувенир?
— Ничего.
— Что-то, принадлежавшее вашей жене, что вы продали?
— Мег? Да я ничего из вещей Мег не продал бы, даже помирай я с голоду.
— Тогда что же оставило эти вдавленные полосы?
— Какие полосы?
— Вот эти, на которые я указываю. На ковре. Что их оставило?
— Вам-то что до этого?
— А какое отношение это имеет к Магнусу?
— Никакого. Я же говорил вам. Не надо повторяться. Это меня раздражает.
— Где эта вещь?
— Уехала. Да она и не имеет значения. Так, пустяк.
Оставив Сида сидеть, Бразерхуд помчался по узкой лесенке наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Перед ним была ванная. Он заглянул туда, затем шагнул в главную спальню слева. Большую часть комнаты занимала тахта, накрытая розовым, с оборками покрывалом. Бразерхуд заглянул под него, провел рукой под подушками, заглянул под них. Распахнул гардероб, раздвинул ряды пиджаков из верблюжьей шерсти и дорогих дамских платьев. Ничего. Во второй спальне по другую сторону площадки не было ни единого предмета обстановки, достаточно массивного, размером два фута на два, — только горы великолепных белых кожаных чемоданов. Сойдя на первый этаж, Бразерхуд обследовал столовую и кухню и через заднее окно оглядел крошечный садик, спускавшийся к реке. Ни сарая, ни гаража. Он вернулся в гостиную. Прошел еще один поезд. Он помолчал, выжидая, когда стихнет грохот. Сид по-прежнему сидел на стуле, сильно наклонясь вперед. Руки его стискивали ручку палки, подбородок покоился на них.
— А как насчет следов от шин на ведущей к вам дороге? — сказал Бразерхуд.
И тут Сид заговорил. Он почти не разжимал губ, словно слова вызывали у него боль.
— Поклянетесь ли вы мне честью скаута, фараон, что это ко благу его страны?
— Да.
— Поступок, который он совершил, — хоть я этому не верю и не желаю о нем знать, — это поступок непатриотичный или его можно таким счесть?
— Возможно. Главное для всех нас — найти Магнуса.
— И вы сгниете, если соврете мне?
— Сгнию.
— И сгниете, фараон. Потому что я люблю этого мальчика, но никогда еще не делал ничего плохого для моей страны. Он приезжал сюда, чтобы обвести меня вокруг пальца — это правда. Ему нужен был шкафчик для бумаг. Старый зеленый шкафчик, который Рик дал мне на сохранение, когда отправился в свои
