Она опять кивнула.
— Что ты для него делала? Стянула парочку-другую секретов, не правда ли? Несколько лакомых кусочков с тарелки самого Бо? — Она покачала головой. — Давай выкладывай, Кейт! Он ведь и меня обдурил. Я не собираюсь кидать тебя на съедение волкам. Что ты для него делала?
— В его досье была одна бумага, — сказала она.
— И что же?
— Он хотел извлечь ее оттуда. Бумага давняя. Армейская докладная тех времен, когда он проходил службу в Австрии.
— Когда ты это сделала?
— Давно. Роману нашему тогда еще и года не исполнилось. Он только что вернулся из Праги.
— И ты сделала это для него. Ты выкрала его досье.
— Там нет ничего особенного, объяснил он. Он тогда был очень молод. Совсем мальчик. Он сотрудничал в то время с одним агентом. Возил того в Чехословакию. Нарушая пограничные правила, я думаю. Ерунда, в общем. Но тут была еще замешана девушка по имени Сабина, которая хотела выйти за него замуж и дезертировала. Я не очень внимательно слушала. Он сказал, что, если кто-нибудь, читая его досье, наткнется на этот эпизод, на Пятый ему уже не попасть.
— Но это ведь не конец еще, правда?
Она потрясла головой.
— У агента есть имя, не так ли? — осведомился Бразерхуд.
— Кличка. Зеленые Рукава.[31]
— Странная кличка. Но мне она нравится. Есть в ней что-то исконно английское. Ты отыскала бумагу в досье, и что ты сделала с ней? Признайся мне, Кейт. Ведь все уже открылось. Так продолжай.
— Я вынула ее оттуда.
— Хорошо. И что сделала с ней?
— То, что он попросил меня сделать.
— Когда?
— Он позвонил мне.
— Когда?
— В прошлый понедельник вечером. После того как уже должен был отбыть в Вену.
— В котором часу? Говори, Кейт! Все в порядке. В котором часу он тебе позвонил?
— В десять. Нет, позже. В десять тридцать… Или раньше. Я смотрела десятичасовые новости.
— Что было на экране?
— Ливан. Бомбардировка. Триполи или что-то в этом роде. Я выключила звук, как только поняла, что это он, и бомбы разрывались бесшумно, как в немом кино. «Мне надо было услышать твой голос, Кейт. Прости меня за все. Я позвонил, чтобы извиниться. Я не такой уж дурной человек, Кейт. Я не обманывал тебя».
— В прошедшем времени?
— Да. В прошедшем. Он вспоминал прошлое. Не обманывал. Я сказала, что это смерть отца так на него подействовала. Что все наладится, не плачь. Не говори таким тоном. Приезжай ко мне. Где ты? Или я к тебе приеду. Он сказал, что это невозможно. Теперь больше невозможно. Потом заговорил о досье. Я смогу кому угодно рассказать о том, что сделала, не заботясь больше о его безопасности. Но дав ему одну неделю. «Неделя, Кейт. Это ведь не много после всех этих лет». Потом спросил, сохранила ли еще я эту бумагу, которую выкрала по его просьбе. Уничтожила ли я ее и есть ли копия.
— Что ты ответила?
Она прошла в ванную и вернулась с расшитым губчатым мешочком, в котором держала туалетные принадлежности. Вынув оттуда свернутые листы пожелтевшей бумаги, она передала их Бразерхуду.
— Ты дала ему копию?
— Нет.
— А он просил?
— Нет. Я бы этого не сделала. Наверное, он это знал. Я выкрала бумагу и сказала ему, что выкрала, и он должен был верить, что так и есть. Я думала, что когда-нибудь потом опять верну ее в досье. Без нее оно стало неполным.
— Откуда он звонил тебе в понедельник?
— Из автомата.
— На какую сумму?
— Расстояние среднее. Я насчитала четыре пятидесятипенсовых монеты. Имей в виду, что это мог быть и Лондон. Мы разговаривали около двадцати минут, но много времени уходило на паузы — он не мог говорить.
— Опиши это. Давай рассказывай, милая. В первый и последний раз, я обещаю. И поподробнее.
— Я спросила: «Почему ты не в Вене?»
— Что он на это ответил?
— Ответил, что у него кончилась мелочь. Это было последнее, что он мне сказал: «У меня кончилась мелочь».
— У него было место, куда он тебя приглашал? Укромное убежище?
— Мы виделись у меня на квартире или в отелях.
— В каких отелях?
— «Гровенор», что возле вокзала Виктории. «Большой Восточный» на Ливерпуль-стрит. У него были любимые номера с видом на железнодорожные пути.
— Дай мне эти номера.
Не разжимая объятий, он провел ее к письменному столу и под ее диктовку нацарапал два номера, потом накинул старый халат, завязал его на поясе и улыбнулся.
— Я тоже любил его, Кейт, я еще больший дурак, чем ты.
Но она не ответила ему.
— Заговаривал он о том, что хочет куда-нибудь уехать, скрыться? Была у него такая сокровенная мечта? — Он подлил ей еще водки, и она взяла у него рюмку.
— Он мечтал о Норвегии, — сказала она. — Хотел увидеть, как кочуют стада оленей. Собирался и меня туда взять.
— А еще куда?
— В Испанию. На север страны. Говорил, что купит там для нас виллу.
— А о том, что пишет, он говорил?
— Не часто.
— Не говорил, где собирается работать над главной своей книгой?
— В Канаде. Что мы перезимуем там среди снегов, питаясь консервами.
— А о море говорил, о каком-нибудь приморском месте?
— Нет.
— В разговорах с тобой он упоминал Поппи? Кто-то по имени Поппи, персонаж его книги?
— Он никогда не говорил ни об одной из своих женщин. Я же сказала. Это были разные планеты.
— Ну а что ты знаешь о неком Уэнтворте?
Она помотала головой.
— «Уэнтворт был Немезидой Рика, — процитировал Бразерхуд. — Поппи — моей Немезидой. Оба мы всю жизнь пытались искупить зло, которое мы им причинили». Ты слышала записи, видела расшифровки… Уэнтворт…
— Он бредит, — сказала она.
— Лежи где лежишь, — сказал он. — Оставайся так сколько угодно.
Возвратившись к письменному столу, он одним движением руки смахнул пыль с книг, зажег настольную лампу, сел и разложил на столе пожелтевшие листы бумаги, а рядом скомканное письмо со штемпелем Рединга, адресованное Тому. Лондонские телефонные справочники на полу у него под рукой. Первым он выбрал «Гровенор-отель», что возле вокзала Виктории, где попросил ночного портье соединить
