— В жизни не встречал такой поразительной бледности.
— Верно, месье; его часто принимают за revenant[164].
— А не найдется ли у вас бутылочки хорошего бургундского, а?
— Наше бургундское лучшее во Франции!
— Тогда ступай-ка, принеси его сюда и поставь вот на этот столик. Я ведь могу посидеть здесь с полчаса?
— Разумеется, месье.
Кресло было уютно, вино отлично, и мысли мои светлы и безмятежны.
О прекрасная, прекрасная графиня! Суждено ли мне сойтись с нею ближе?
Глава VI
Тому, кто весь день провел в тряской карете, нигде не задерживаясь долее получаса, кто вполне доволен собою и своими обстоятельствами, кто одиноко отдыхает в уютных креслах после доброго ужина, — извинительно немного вздремнуть у огня.
Наполнивши бокал в четвертый раз, я заснул. Голова моя, надобно сказать, свешивалась довольно неловко. К тому же известно, что обильная французская кухня отнюдь не располагает к приятным сновидениям. И вот, покуда я почивал в покойных креслах «Прекрасной звезды», приснился мне сон.
Будто стою я в огромном пустом соборе, освещенном лишь четырьмя свечками по углам черного помоста; на помосте возлежит мертвое тело; и почему-то мне сразу становится ясно, что покойница — графиня де Сент-Алир. В соборе холодно; я пытаюсь осмотреться, но тусклое мерцание озаряет лишь небольшое пространство вокруг помоста.
Все, что можно различить, несет на себе печать готической мрачности и помогает моему воображению дорисовать поглощенные тьмою стены. Мне чудится тяжелая поступь двух человек по проходу. Гулкое эхо выдает высоту сводов. Мною овладевают дурные предчувствия; и вдруг я слышу из уст покойницы, недвижно застывшей на катафалке, леденящий душу шепот: «Они пришли хоронить меня живою. Спаси!»
Ужас сковывает мои члены; я не в силах ни двигаться, ни говорить.
И вот те двое выступают из темноты. Один из них, граф де Сент-Алир, бесшумно скользит к изголовью и обхватывает длинными костлявыми руками голову графини. Бледный полковник с сатанинскою усмешкою на обезображенном шрамом лице берется за ноги, и они начинают ее поднимать.
Нечеловеческим усилием воли я стряхиваю с себя этот кошмар и, еле сдержав вскрик, вскакиваю.
Я знал, что проснулся, но зловещее, смертельно-бледное лицо полковника Гаярда продолжало глядеть на меня, высвеченное пламенем камина. Я содрогнулся.
— Где она?
— Смотря кто она, месье? — гаркнул полковник.
— О Господи, — выдохнул я, озираясь.
Полковник успел уже выпить demi-tasse du cafe noir[165] и теперь, распространяя вокруг себя аромат бренди, дотягивал кофе и взирал на меня с явного насмешкою.
— Мне что-то снилось, — промолвил я, стараясь случайной резкостью не выдать гнева и страха, какие вызывал во мне теперь, после ужасного сновидения, мой собеседник. — Очнувшись, я не сразу понял, где нахожусь.
— Это вы, если не ошибаюсь, занимаете комнату над графом и графинею де Сент-Алир? — проговорил он, как бы в раздумье прикрывши один глаз и нацелившись на меня другим.
— Вполне возможно… Да, это я.
— Смотрите, юноша, как бы не приснилось вам однажды чего похуже, — таинственно пообещал полковник и, посмеиваясь, покачал головою. — Да, похуже, — повторил он.
— А что мне, собственно, может присниться? — осведомился я.
— Я как раз пытаюсь это выяснить, — сказал полковник. — И выясню, не сомневайтесь. Уж коли я ухватился за конец ниточки, то, как бы она там ни вилась, как бы ни петляла — вправо, влево, вверх, вниз или кругами, — а уж я ее вытяну, намотаю на палец, покуда она не кончится и другой ее конец, с разгадкою тайны, не окажется у меня в руке. Ибо я коварен! Хитер как пятеро лисиц! Осторожен как куница! Parbleu! Будь я сыщиком, я бы уж давно сколотил себе состояние. Что, хорошо ли здесь вино? — Он вопросительно взглянул на мою бутылку.
— Очень хорошо, — сказал я. — Не хотите ли отведать, господин полковник?
Он наполнил самую большую рюмку, какую смог отыскать, поднял ее с поклоном и медленно выпил.
— Н-да! Разве это вино? В другой раз меня просите заказывать вам бургундское, они не посмеют принести такую дрянь.
Я покинул его так скоро, как только позволяли приличия, и, надев шляпу, вышел из гостиницы в обществе одной лишь увесистой трости. Я наведался во двор взглянуть на окна графских комнат. Они, однако, были плотно закрыты, и я лишился даже столь зыбкого утешения, как созерцание света от лампы, под которою прекрасная дама, быть может, писала, или читала, или сидела и думала о… о ком вам будет угодно.
Стараясь перенесть сие утешение со всею возможною стойкостью, я предпринял небольшую прогулку по городу. Не стану докучать вам ни лунными пейзажами, ни бессвязным лепетом человека, влюбившегося в первое же красивое лицо с первого взгляда. Скажу лишь, что прогулка моя заняла около получаса и на обратном пути, сделав некоторый detour[166], я вышел на маленькую площадь. По бокам ее вырисовывались по два дома с остроконечными крышами, а на постаменте посреди площади стояла иссеченная дождями каменная статуя; ее разглядывал довольно высокий худощавый человек, в котором я тут же безошибочно угадал маркиза д’Армонвиля. Он тоже тотчас меня узнал и, приблизившись, развел руками и рассмеялся:
— Вы удивлены, что месье Дроквиль предается изучению древних изваяний под луною? Ах, все сгодится, лишь бы скоротать время. Вы, я вижу, как и я, страдаете от ennui [167]. Ox уж эти провинциальные городишки! Жить в них такая тоска. Когда-то в молодые годы я приобрел дружбу, делающую мне честь. Вот благодаря ей и приходится теперь прозябать в этой дыре; право, теперь я уж, кажется, готов пожалеть, что связал себя столь обременительными отношениями — но… Я не вправе допустить до себя такую мысль. Вы-то, полагаю, утром двинетесь в Париж?
— Да, и уже заказал лошадей.
— Ну, а мне надлежит дожидаться здесь письма или нарочного; и то и другое вызволило бы меня, вот только не знаю, как скоро это произойдет.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?.. — начал было я, но он перебил:
— Ничем, месье. Премного благодарен; но в этой пьесе все роли расписаны заранее. Я — лицедей непрофессиональный и участвую в ней исключительно по дружбе.
Так продолжал он говорить еще некоторое время, пока мы не спеша шли к «Прекрасной звезде». Затем наступила пауза, которую я прервал, спросив, знает ли он что-нибудь о полковнике Гаярде.
— О полковнике? Как же: немного не в себе; он ведь был тяжело контужен, и не единожды. Теперь он постоянно страдает какой-либо манией. Помню, в Военном министерстве уже и не знали, что с ним делать; принялись было подыскивать ему подходящую службу — не строевую, конечно, — а тут как раз случился Наполеон, который привлек к своей кампании всех без разбору. Гаярда он поставил командовать полком. Этот офицеришка всегда был отчаянным драчуном, а Наполеону только того и надобно.
Оказалось, что городок богат гостиницами. Во всяком случае, мы набрели еще на одну — под названием «Щит Франции». У ее дверей маркиз остановился, таинственно пожелал мне доброй ночи и исчез.
