— Дурак ты, Егор! И не лечишься! — махнул Стеклов на Егора.
— Да шучу я! — Егор вытащил из-под снаряда крупный обломок бордюрного камня и не глядя, отбросил его в сторону. — Что ты хочешь знать? Первоначально, такой снаряд имел вид разрывной сферической гранаты для гладкоствольных пушек… Ядро видел?
— Угу…
— Ну вот… Во внутреннюю полость гранаты вместе с дымным порохом засыпались свинцовые круглые пули… Кстати, у нас тоже была шрапнель. В каком году не помню, 1871-ом, что ли… русский артиллерист разработал… Шукалович… Шкляревич… Точно, Шкляревич! У него даже покруче, кажется, вышло… он для нарезных орудий делал… Кажется, какую-то диафрагменную, что ли, шрапнель… с донной камерой и центральной трубкой… Слушай, или 1873-ем это было?.. Какой-то из этих годов и считается годом рождения русской шрапнели.
— Классная штука! — восхищался Стеклов, разглядывая доставшийся ему дротики.
— Высокоэффективная! Знаешь, сколько было примеров! — сказал Егор. — Во время русско-японской войны, в начале века… япошки впервые массово применили ударные осколочные гранаты, снаряженные мелинитом… А во время Первой мировой, французы с германцами, — батарея французского полка, открыв огонь шрапнелью, по походной колоне какого-то драгунского полка, шестнадцатью выстрелами уничтожила полк, выведя из строя почти семьсот человек! На дальности пять киллометров! Представляешь? Семьсот… — Шестнадцатью выстрелами!..
— А Шрэпнел, он изобрел свою гранату много раньше?
— Намного, — кряхтя сказал Егор, раскопав под снарядом небольшую нишу и заглянув туда. — Шрэпнел изобрел снаряд — капитаном, а за изобретение был произведён в майоры, а через год — в звание подполковника. И денег, что-то… тоже ему платили, много. Ему потом пожизненное жалование назначили, и звание генерала…
— Да… А у нас Калашников изобрел автомат, а ему, наверное, ерунду какую-нибудь заплатили?
— Не знаю, наверное… — согласился Егор. — Слушай, а ведь это на самом деле удача, что мы его обезвредили, что он не сдетонировал, не взорвался… Может, взрывник и пытался произвести его подрыв, но что-то не сработало… какая-нибудь техническая неисправность, а?
— Детанатор бы взорвался по-любому, — предположил Стеклов.
— Не знаю… — уже не слушая Стеклова, задумчиво произнес Егор. Егор теперь думал о своем:
«Не знаю, что там произошло, но Бог сегодня определенно на нашей стороне! А если бы он сдетонировал? Сколько гвоздей разлетелось бы тогда по сторонам? Сколько бы тогда гробов разъехалось по стране страшно представить. А ведь и при подрыве накладным зарядом он мог… Бог определенно видит нас! Видит! — Егор посмотрел на небо, пытаясь встретиться глазами с Богом, незаметно для всех неуклюже перекрестился, и только тогда обратил внимание, что было довольно солнечно и тепло, по-летнему. — День — хороший! Действительно, хороший!»
Под снарядом ничего не оказалось. Там бы могла оказаться граната, если бы фугас ставили на неизвлекаемость, но гранаты не было. Егор извлек из земли нижнюю часть снаряда, головная была сильно раскрошена в результате работы саперов, и неуклюже, рассыпая трухлявого вида бризантное вещество — тротил, с впрессованными в него дротиками, потащил ее к бронетранспортеру. Закинув половинку снаряда на корму, откуда все солдаты потихоньку взяли себе на память по парочке «гвоздей», саперы двинулись дальше…
В этот раз, ничего такого больше не случилось, и саперы, задержавшись немного в крайней точке маршрута, благополучно вернулись на базу. Егор, как всегда, отправился в штаб, прихватив часть снаряда, чтобы доложить о результатах разведке, а доложить было о чем. Егор хотел похвастаться командиру бригады и начальнику штаба, но их не оказалось на месте. У пультов ЦБУ сидел старший лейтенант Копра, командир взвода радиационной химической и биологической защиты. С Егором они были ровестниками, и служить в бригаду попали вместе, в один год.
— Жека, а где Слюнев? Крышевский?
— Обедают, — безрадостно ответил Копра.
— Ясно, — огорченно сказал Егор.
Егор поднял «белый» телефон, и попросил соединить его с инженерным отделом Группировки:
— Алло!.. Алло! Вы меня слышите?
В ответ что-то булькало.
— Алло!.. А-лло! Не поймешь, что говорят!.. Старший лейтенант Бис, алло…
— С-лу-ща-ю-ю… — услышал Егор протяжный голос своего резидента.
— Алло, ин-же-нер-на-я раз-вед-ка про-ве-де-на, об-на-ру-жен фу-гас, на Х-мель-ниц-ко-го, пи-ши-те ко-ор-ди-на-ты… как слышите меня?
— Слы-шу… слы-шу… За-пи-сы-ва-ю…
— «Барс-16», по улитке — 4; ка-ли-бр — 152 миллимет-ра, маркировка «…-Ш-501», ш-рап-нель… Ш- рап-нель!
— Не слы-шу…
— «Барс»… «Ба-а-рс», по буквам, — «Б» — Бо-рис, Анд-рей, Рус-лан, Сер-гей, за-пи-са-ли?
— «Барс»?.. — Далеким эхом донеслось до Егора.
— Да, «Барс»!
— Даль-ше…
По слогам и буквам, очень подробно и последовательно, вплоть до мельчайших деталей, Егор доложил о порядке разминирования. Положив «горячую» трубку на аппарат, Егор бросил взгляд на оперативного. Женка Копра, подперев голову руками, задумчиво смотрел на Егора. Егор надул щеки, выпучил глаза, и с облегчением выдохнул:
— Я-зык сло-мать мож-но, по-ка до-ло-жишь! — послогам сказал Егор.
— Точ-но, еб-а-.уть-ся! — передразнил Копра.
После чего оба захохотали.
— Представляешь, а я целый день так!
— Да-а! Я бы не смог, Жека, честно! — посочувствовал Егор.
— А я бы не смог, как ты! — сказал Копра. — Что ты там опять нашел, сегодня? Я с Крышевским здесь сидел… тебя слушали. Ты пока там разминирова. Он мне всю плешь карандашем пробил: что, да как? Что было-то?
— Да вон… принес кусок…
Копра вылез из-за стола:
— Ничерта себе! Да это что, шрапнель!? — химик вытащил из тротила дротик. — Охренеть!
— Жек, а Слюнев чего?
— Да, чё он… заходил пару раз… Я доложил, но ему до фонаря! — Копра разбирал снаряд. — Смотри их сколько!
— Да… — с грустью сказал Егор, не то соглашаясь с Женькой, что много, не то расстроившись, что Слюнев не интересовался. — Ладно, пойду я…
— Давай, я доложу Крышевскому, что все нормально!
Не дождавшись комбрига, Егор отправился в подразделение.
Донная часть фугаса осталась в штабе, на столе оперативного дежурного по ЦБУ бригады. Егор притащил её в качестве трофея, доказательства и показателя его сложной и никому невидимой незаметной работы. Оставив болванку, Егор возвращался в палатку. На встречу шли люди с обеда, довольные и холеные. Егор плелся в расположение уставший и грустный:
«Все-таки, я — молодец! Подрыва не случилось… — думал Егор, с трудом переставляя ноги от усталости. — Я оказался ловчее! Обезвредил фугас! Кое-кто, на Хмельницкого, жаждет моей смерти?.. Черта с два, не дождется!.. Убить меня так легко не удасться! Так легко не дамся, низачто! Не сегодня!.. Уж точно, не сегодня… Не сейчас!»
Утром следующего дня, на разведку собирались нервно: где-то и кем-то проводилась спецоперация. Она была засекречена, решение на проведение которой было принято внезапно; правда, было неясно чьим решением, не внятно — кем проводится, неизвестно, в каком районе, были скрыты ее цели и задачи… И
