Едва свернув на нее, саперы остановились. Егор и Стеклов зашли на заставу? 9.
Роман Пашин, командир заставы, встретил Егора и Стеклова за завтраком. Его гладко выбритая голова была покрыта камуфлированной кепкой, из-под которой выглядывали безбровые, усталые глаза…
У Пашина, на войне, был свой личный ритуал, в который позже совершенно случайно были вовлечены и солдаты заставы — Роман обривал голову и сбривал брови. Лицо Пашина, по природе, было одарено совершенно четкими чертами и хорошо выраженными бровными дугами, поэтому отсутствие бровей на его лице почти не бросалось в глаза. Не у многих людей так. Потому некоторые солдаты, с обритыми бровями выглядели безлико, как некая космическая гуманоидная раса.
Неожиданно появляющийся в вырезанном газовым резаком глазке металлических воротах заставы глаз — пугающе отталкивал гостя неожиданностью такого видения.
На заставе, Егору и Стеклову быстро приготовили яичницу, которую они так же быстро проглотили. Зассиживаться подолгу, не было времени.
На выходе, Рома пожелал удачи, предупредив, что ночью улица была неспокойна и оживленна:
— Да ладно, не очкуйте! Часовые большую часть того, что видят — видят во сне… Так что шибко-то уж не принимайте к сведению, но и сами не забывайте! Знаете, наверное, и без меня, — улыбался Пашин, — сапер не штангист, имеет одну попытку подхода к снаряду!
— Ну, Рома, можешь ты утешить напоследок! — возмущался Стеклов. — Тебя бы отправить…
— А что я? Я бы с радостью! Знаешь, как уже надоело сидеть здесь, как в тюрьме. Я сам нечасто да выхожу ночью прогуляться, подышать воздухом свободы… А так еб. шься!
Егор молча ухмылялся.
— Пойдем уже, штангист… — говорил Егор Стеклову.
До улицы Окраинной прошли спокойно. Чисто. Саперы шли к следующему перекрестку. До улицы Суворова было порядка ста пятидесяти метров, и два не глубоких проулка. Благополучно миновав один из них, разведчики приближались к улице еще одного великого полководца, совершившего искусный переход через Швейцарские Альпы.
Все время пути, рядом с Егором шел пулеметчик Лазарев.
— Товарищ старший лейтенант, какжется, я видел движение на крыше во-о-он той девятиэтажки…
— Восьми…
— Что? — не понял Лазарь.
— Восьмиэтажке.
— Как восьми! Я сам считал — девять этажей!
— Восемь. — Спокойно настаивал Бис.
— Ну что вы, товарищ старший лейтенант, ну давайте посчитаем вместе… один, два, три, четыре, пять, шесть, восемь, девять… Девять!
— Ты «семь» пропустил. Плохо в школе учился, что ли? Или дурру рубишь?
— Плохо учился, — признался Лазарь, — три класса всего, в селе… Не, ну «семь» я знаю, случайно пропустил…
— Понятно, а интервал знаешь, какой должен быть между солдатами при проведении разведки?
— Конечно, знаю! 20–25 метров…
— Ну, вот и набери его.
— А! Товарищ старший лейтенант, избавиться от меня хотите! А я ведь серьезно с вами… я ведь, между прочим чувствую и даже вижу боевиков…
— Да ты что! И каким же образом?
— Подсознательно…
— Ладно, Лазарь, чего ты хочешь?
— Стрелять! Мы будем стрелять по кучам?
— Нет, не будем… Рано, и людей злить не охота.
— Ну, товарищ старший лейтенант… ну, двайте! — гнусаво заныл Лазарь.
— Все… я все сказал!
— Ну, товарищ…
— Все! От. бись! Набери положенный интервал!
Некоторое время было тихо. После чего Лазарев начинал все с самого начала. Мольбы о том, чтобы пострелять, не привлекали отвлеченного собственными мыслями Егора, отчего Лазарев, обращал к себе внимание периодически вскрикивая.
— Вон! Товарищ старший лейтенант, смотрите… в окне… седьмой этаж, справа, третье окно! Я видел… Разрешите?! — кричал Лазарь, указывая направление видимых одному ему врагов.
Егор рассуждал трезво, зная и прекрасно понимая, чего хочет Лазарев, он знал и каких последствий может это стоить, что может повлечь за собой столь безответственная и неоправданная стрельба. Егор был не подкупен.
Лазарев, одержимый собственной правотой, разбивал тишину раннего утра бранью:
— Товарищ старший лейтенант, уходят! Дайте команду! Что же вы делаете… товарищ лейтенант? Уходят по крыше, смотрите!
— Стрелять бесцельно не дам!
— Товарищ старший лейтенант… у меня изжога будет, если я не отстреляю!
— Так, Лазарь… Ты вдумайся, дурачок, — рассудительно говорил Егор, — каждая выпущенная тобой пуля — где-то найдет свою цель! Может, случайную — здесь, а ведь может и за три километра отсюда! А потому лишний раз провоцировать и злить местное население… настраивая его против себя… Не буду!
В действительности, Егор стал склоняться к мысли, что у Лазарева нарушение психики. И эта самая пресловутая изжога, на которую он ссылается, и которая возникала у него всякий раз, если он не выпускал, хотя бы, половину патронной коробки была не то чтобы шутка, а неким сигналом к тому, что человек запутался.
— Ладно. Значит. смотри, работаешь рядом с Васиным. У него самое опасное направление. Он тоже волнуется, поэтому ты его того… подстрахуй, понял? Только наражен не лезь!
— Так точно! — ответил Лазарев, от чего тлеющая грусть его глаз вспыхнула новым, еще более ярким пламенем.
Первым номером боевого порядка, был рядовой Васин, заменивший некогда раненого Федорова. Светловолосый «молчун», попавший в роту после Сыктывкарской инженерной учебки, выбором военной профессии, так же как и многие, был недоволен. И недоволен он стал, именно тогда, когда понял, что работа эта смертельна, а в условиях минной войны, жизни многих саперов таяли на глазах, как снежинки.
Как и многие другие, Егор сам не очень радовался своему назначению, но по причине, невозможности что-либо изменить, старался выжить любыми доступными способами. Уничтожением всех обнаруженных и (или) подозрительных, или вероятных фугасов занимался лично. Солдат к этому делу старался не допускать. Причина, оказалась, абсолютно банальная — незнание того, какие манипуляции совершаются над взрывным устройством кем-либо, для Егора было уже подобно смерти! Так что, смерть, Егор предпочитал рассматривать сам. Это занятие стало с некоторых пор возбуждать его, а удачная работа над смертоносными сюрпризами — воодушевляла, возводя его в ранг волшебника…
День был пасмурный и влажный. Небо висело седым, вязким туманом. Порошил снежок.
«Туман усложняет управление подразделением, — думал Егор, — из-за большой растянутости боевого порядка, визуальной связи нет… а радиосвязь в группе отсутствовала вовсе, по причине того, что большое количество радиостанций находилось в руках офицеров штаба, у тех, кому они действительно были необходимы, и у тех, — кому не очень. Но такая концентрация средств связи в одном только штабе (а это небольшое двухэтажное здание, с одним подъездом), позволяла искать друг друга очень быстро. Выглядело это примерно следующим образом:
— «20-ый», «30-тому», прием…
— На приеме «20-ый» для «30-того»…
