переживал: когда подрастет, уши сами усохнут, а если не усохнут, хирург подрежет, и все дела.
Мама у Ушана суперская. Она в разводе, и у нее от этого комплекс вины, так что она Ушана даже не шлепает никогда. Боится увеличить травму, от которой его лечит сеньорита Эсперанса, наш школьный психолог. Конечно, моя мама тоже не хочет, чтобы у меня были травмы, только она не в разводе, так что нет-нет да и влепит мне свой фирменный подзатыльник.
Подзатыльник — это такая затрещина, которая тебе достается от мамы или любого другого уполномоченного лица и приходится в область человеческого организма, называемую затылком. Не то чтобы я хвастался, но мама у меня в этом деле спец, каких мало. А вот дед мой вообще против всяких подзатыльников, он и маме всегда говорит: «Доча, хочешь шлепнуть парнишку, так метила бы ниже. А по голове не бей, ему учиться надо».
Дедушка у меня классный, прямо-таки суперклассный, самый суперский на свете. Раньше он жил в деревне, а три года назад перебрался к нам в город. Мама тогда закрыла лоджию алюминиевой перегородкой и поставила диван-кровать, чтобы мы с дедом там спали. Я каждый вечер раздвигаю дедушкин диван. Возиться с диваном — жуткая морока, но я не жалуюсь, потому что дед каждый раз дает мне за это монетку для свиньи. Свинья у меня, конечно, не настоящая, а копилка, так что скоро я жутко разбогатею.
Иногда дед называет меня наследным принцем, потому что когда-нибудь мне достанется все, что он откладывает с пенсии. Мама не любит, когда мы с ним говорим о смерти, а дед всегда отвечает, что жить ему осталось пять лет, так что пока не помрет, будет говорить, о чем вздумается.
Дедушка любит повторять, что хочет умереть до 2000 года, охота была смотреть, что там еще наворотят в новом веке, на его век и одного века хватит. Он уже давно решил умереть в 1999 году и обязательно от простатита, потому что какой смысл столько лет маяться от этой дряни, а потом взять да и помереть от чего-нибудь другого.
Я ему сказал, что лучше пусть он наследство оставит, а сам не умирает, потому что спать в одной комнате с дедом Николасом — это просто супер. Мы каждый вечер засыпаем под радио, а только мама попробует его выключить, как мы тут же — раз! — и просыпаемся. Такие уж мы с дедом. А если дедушка умрет, мне придется спать в одной комнате с Придурком, и это будет полный отстой.
Придурок — это мой младший брат. Больше ни братьев, ни сестер у меня нет. Маме ужасно не нравится, что я зову его Придурком. А что, прозвище как прозвище. На нее не угодишь. И потом, я ведь не нарочно, это у меня случайно вырвалось, не то чтобы я полдня сидел и скрипел мозгами, что бы такое выдумать.
Это получилось прямо сразу, как он родился. Дедушка отвел меня к маме в роддом. Мне было пять лет, это я точно помню, потому что тогда мне только-только купили первые в жизни очки, а наша соседка тетя Луиса все время причитала: «Бедняжка, всего пять годочков, а уже в очках».
Так вот, подхожу я к кроватке и протягиваю руку, чтобы раздвинуть этому типу веки. Это мне Ушан сказал, что если у моего братишки окажутся красные глаза, значит, в него вселился дьявол. Короче, ничего я ему такого не сделал, а чувак ка-ак разревется, и рев-то у него сразу видно, что деланый. Тут все на меня набросились, как будто это в меня вселился дьявол, а я тогда в первый раз и подумал: «Вот придурок!» Так это у меня в голове и засело. Пусть теперь кто-нибудь попробует сказать, что я обзываюсь. Сам виноват, не успел родиться, а от него уже одни напряги. Самое подходящее для него прозвище.
Вот мне, например, подходит прозвище «Манолито — новый Хоселито». Это меня дедушка так зовет. Он меня научил своей любимой песенке, называется «Колоколенка». Песенка такая старая-престарая, что, когда ее пели, у дедушки дома еще не было унитаза, а телек был без звука. Перед сном мы с дедом иногда играем в Хоселито. Это такой мальчик, который жил сто лет назад и пел про колоколенку. Я тоже пою про колоколенку, а потом изображаю, как будто летаю, ну и еще что-нибудь в этом роде, а то, как только допоешь песню, играть в Хоселито — жуткая тягомотина. Да еще у деда слезы на глаза наворачиваются, оттого что песня такая старая-престарая, а мальчик, который жил сто лет назад, вырос и попал в тюрьму. Мне неловко, что дедушка такой старенький, а плачет по мальчику, который жил сто лет назад.
Короче говоря, если ты заявишься к нам в Карабанчель и спросишь, где тут живет Манолито Новый Хоселито, тебе тоже никто ничего не скажет, разве что посоветуют заглянуть в нашу местную тюрьму. Некоторых хлебом не корми, дай поприкалываться.
Никто тебе не объяснит, как найти Мануэля, ни Маноло, ни Манолито Гарсия Морено, ни Нового Хоселито, зато кто угодно расскажет и покажет, где живет Манолито, больше известный по эту сторону реки Мансанарес под именем Манолито Очкарик, а в родном доме — как «последняя спица в колеснице», а то и вовсе «мартышка». «А ты, мартышка, помолчи, тебя никто не спрашивает».
Застежка для Манолито
Начался сентябрь, и мама отправила нас с дедом за новой застежкой для моей куртки. Старую мне в том году откусил Ушан Лопес, когда я не захотел делиться бутербродом. Лопес сломал зуб, а я остался без застежки. Мама его потом долго утешала, а мне моя засветила свой фирменный подзатыльник замедленного действия, от которого еще с полчаса все гудит. В тот день я узнал страшную тайну: если не хочешь лишних напрягов дома, в сто раз лучше самому что-нибудь такое сломать или свихнуть, чем порвать куртку или, к примеру, штаны. Тогда из любой мамы веревки можно будет вить.
Насчет одежды вообще все мамы всегда жутко переживают. Зато всякими синяками хвастаются так, что только держись:
— А мой сын вчера ногу сломал.
— А мой голову. Что, съела?
Мамы вообще страшно не любят, когда другие мамы успевают их обскакать. Так что, не успел начаться сентябрь, моя мама сказала:
— Октябрь на носу, надо мне починить твою куртку, а то так и пойдешь в школу с оторванной застежкой.
В этой куртке я проходил весь прошлый год, буду ходить весь этот и весь следующий. И еще год, и еще два. Мама говорит, дети ужасно быстро растут, так что куртки им надо покупать с прицелом на будущее. Другие дети, может, и растут, только не я. Короче, похоже, я так и состарюсь в этой куртке, а потом в ней и умру. Терпеть не могу эту куртку. Всю жизнь ненавидеть одну и ту же куртку! Это же с тоски удавишься.
Этим летом мама выклянчила для меня у доктора рецепт на витамины. Наверно, стало стыдно перед соседями, что куртка на мне как висела, так и висит. В общем, теперь она кормит меня витаминами, чтобы мы с курткой раз и навсегда сделались одного размера. Честно говоря, мне даже иногда кажется, что она больше любит куртку, чем меня, а я ей все-таки родной сын. По дороге за застежкой я спросил дедушку, что он про это думает, а дедушка сказал, что все мамы неровно дышат ко всяким там курткам и пальто, а еще к шапкам и перчаткам, но своих детей они все-таки тоже очень любят, потому что в материнском сердце полным-полно любви.
У нас в Карабанчеле чего только нет: и тюрьма есть, и автобусы, и дети, и арестанты, и мамы, и наркоманы, и булочные. А вот застежек для куртки у нас днем с огнем не сыщешь, так что мы с дедом Николасом сели на метро и поехали в центр.
В метро нам с дедом всегда везет. Даже когда вагон битком набит, нас все жалеют и быстренько уступают место. Дедушку всем жалко, потому что он старенький и у него простатит. Конечно, простату так сразу не видно, зато сразу видно, какой он старенький. А меня, может, жалеют из-за очков, кто его знает.
