Толковая Библия. Том 6

которой есть много речей, прямо надписанных 'плач': XIX:1, XXVI:17 и др.), по временам переходящий даже в стон боли и вопли отчаяния ('горе', по-евр. 'ги'. д. б. междометие). Содержание свитка Иезекииль может обозреть одним взглядом, потому что он находится в состоянии сверхчувственной реальности. Из взгляда на свиток пророк мог, заключить, какая будет его проповедь со стороны содержания, о котором ему еще ничего не говорилось (отсюда это обозрение отнесено ко II гл., а съедение к III, говорящей о вступлении пророка в его служение). т.о. служение пророка, тяжелое со стороны народа, будет тяжело и со стороны самого содержания проповеди.

Глава III. Вступление пророка в служение. 1-3. Съедение свитка. 4-11. Успокоительное ободрение пророка к принятию призвания. 12-15. Удаление Божественного явления и перенесение пророка в Тел-Авив. 16-21. Новые разъяснения насчет пророческого призвания. 22-27. Внешнее состояние пророка в течение последующих предсказаний

1-3

Господь отвлекает пророка от разглядывания свитка, напоминая ему свое требование съесть его с настойчивостью ('съешь — съешь' = ну съешь же; в слав. 1 раз, ст. 1), и пророк берет свиток в губы (ст. 2), все еще не решаясь проглотить его; но Господь ясно и определенно требует именно последнего (в третий раз). Это в знак, конечно, того, что сообщаемое ему слово Божие он должен внутренне усваивать, как бы претворять в плоть и кровь свою, чтобы потом при проповеди извлекать его изнутри себя и говорить неистощимо. Съев свиток пророк вопреки ожиданию нашел его сладким и не просто сладким, но чрезвычайно, — как мед. Это было знаком того, что слово Божие, которое содержал свиток, всегда бывает для человека 'в радость и веселье сердца' (Иер. XV:16; Пс. CXVIII:103), что 'бесконечно приятно быть орудием и вещанием Всевышнего и самые тяжелые божественные истины для человека с духовным разумением имеют отрадные и успокоительные стороны' (Генгстенберг). 'Съедение свитка не столь странный символ для древности и востока, как для нас. Мы резко различаем между телесной и духовной жизнью и думаем, что питание служит поддержанию только первой; для древнего же человека еда была больше, чем физическое подкрепление; в древней Аравии общение в еде служило началом и для общения в жизни, связывая едящих и в духовных стремлениях; еда — это непосредственное питание крови, которая с своей стороны есть седалище души; припомним, что через вкушение плода с древа райского можно было достигнуть обладания духовными познаниями; можно указать, наконец, и на христианскую идею вечери в царствии небесном' (Бертолет). LXX в 1 ст. не имеют евр. предложения: 'съешь этот свиток', почему его считают глоссой по Иер. XV:18, а в 3 ст. вместо 'чрева' имеют 'уста', что, вероятно, ошибка переписчика: ???????? — ????? ???.

4

Теперь уже Иезекииль посвящен в пророка, почему тотчас слышит из уст Божиих торжественную стереотипную формулу, употреблявшуюся при посольстве пророков (Исх. III:10; Ис. VI; 8, 9; Иер. I:7).

5

Уже сладость, которую ощутил пророк по съедении свитка и которая показывала ему, что сама проповедь будет давать ему благодатное утешение, должна была успокоить его насчет тяжести его служения; но Господь прибавляет еще, что и отношения его к народу — нельзя сказать, что будут до невероятности тяжелы: ему придется иметь дело во всяком случае не с каким-либо чужим народом, которого и языка он не понимал бы. 'С речью невнятною и непонятным языком'; букв. 'с глубокими губами (слав. 'глубокоречивым', которые потому говорят тихо) и тяжелым, т. е. тяжело движущимся (слав. 'косноязычным') языком'. Здесь может быть указано на то, что круг слушателей пророка будет лучшая часть иудейского населения (которая именно и переселена была в Вавилонию ним и Иехониею), а не простонародье с своим варварским жаргоном и соответствующим развитием, тогда как в 6 ст. речь о чужих языках и народах.

6

Кругом деятельности пророка будет не народы иноязычные (как у Ионы) и не целый ряд их, а один родственный народ. Язык — наиболее бросающийся в глаза признак народа (отсюда общее название для того и другого в славянском языке — 'язык'), и еврей степень отчужденности и враждебности к себе известного народа измерял мерою непонятности и странности его языка: Ис. XXXIII:19. Кроме чисто физического затруднения ('которых слов ты не разумел бы') такая миссия была бы и нравственно тяжела: ее не воодушевляла бы любовь и духовная близость к слушателям. Но Господь с горечью замечает, что миссия пророка и в столь неблагоприятных условиях имела бы больше успеха, чем среди Израиля. История апостолов показала впоследствии это. 'До того дошло уже тогда во Израиле: пророк как бы предчувствует будущего Павла' (Эвальд). Мысль, что от язычников можно ждать меньше худого, чем от Израиля, проводится не раз Иезекиилем: V:6; XVI:27, 48; XXIII:45. — В этом стихе буквально повторены из предыдущего слова: 'с невнятною речью и непонятным языком', без которых легко обойтись и которые ослабляют мысль: 'которых слов ты не разумел бы'; почему эти слова считают прибавкой из 5 ст.; их нет в Пешито.

7

Если тем не менее народ Израильский не станет слушать пророка, то причина этому другая. 'Дом Израилев не захочет слушать тебя, ибо они не хотят слушать Меня'. С такою же трогательностью Бог утешал некогда Самуила (1 Цар. VIII:7, 8) и Спаситель — апостолов (Лк. X:16). Более же глубокая причина этого коренится в природных душевных свойствах Израиля: это народ с 'крепким лбом (подобно бодающимся животным; LXX: ?????????? 'непокориви', потому что читали вместо 'мацах' — 'лоб' 'маца' — 'ссора') и жестоким (черствым) сердцем'. — Несмотря на близость выражения к II:4, мысль здесь другая: здесь характеристика Израиля с психологической стороны, там с исторической ('они и отцы их').