иные, альтернативные способы прояснить истину — но их не было. Разве что подослать Дашу к медбрату. Только где сейчас эта Даша? Она может объявиться только к вечеру, а к тому времени сатанисты убьют еще одного…
Или не сатанисты, а сумасшедший с васильковой фамилией и глазами, способный «обвести вокруг пальца любого здорового и здравомыслящего» и, войдя в раж, превозмочь трех санитаров?
— Наверное, ты прав, — потерянно сказала она своим пыльным кроссовкам.
— Нет. Я не прав! — Мир вдруг изменился в лице.
Он забыл! (Он забыл, что еще не любил ее тогда!) Этот подонок прикасался к ЕГО девушке! Или помогал второму подонку… И от этого высоковольтного воспоминания затылок Мира расплавился и загудел, а глаза остекленели от мутной ненависти.
— Я все отменяю! — Его большой палец уже отстукивал сообщение. — Я сам. Я смогу. Я должен был убить его на месте. Я не понимаю, почему я…
— Стой! — Маша неумело вырвала телефон из его рук. — Не надо, Мир, это мои обиды. Но ты прав, давай дадим ему шанс. Ну, сделать что-то… исправиться.
— Исправиться? — заорал Красавицкий. — Да ты что? Я — псих! Я должен был убить их обоих!
— Нет, — мрачно сказала Маша, — ты должен найти убийц Риты и дяди Коли. И Кылыны, — добавила она.
— Какой Кылыны? — стих ее псих-рыцарь.
Ковалева недовольно поежилась, понимая, что проговорилась.
— Хорошо, — выдохнула она, помолчав, — я должна тебе кое-что рассказать. Но боюсь, ты мне просто не поверишь.
Мир помолчал и подавленно вздохнул ей в ответ:
— А ты поверишь мне, если я скажу, что люблю тебя?
— Привет! Ты не меня, случайно, ищешь?
Рыжий обернулся и одобрительно хмыкнул.
Землепотрясная шла к нему легкомысленной походкой от бедра, нежно кутаясь в алые перья. Умная шуба обладала всего одной пуговицей, и из-за ее краев выглядывал ненавязчивый краешек короткой юбки и кокетливый, загорелый животик-мяч. Белоснежные африканские косы до пояса рассыпались по плечам…
— Ну, ты звезда! — Это было лестно. — А мне сказали: тебя уволили.
— Да я сама ушла! — Чуб норовисто тряхнула белой гривой.
— Ага, я видел, — рассмеялся он. — Помчалась со сцены так, что все охренели. А я думал, мы пообщаемся — специально ради тебя пришел. Чего ты тогда так подорвалась?
— Знаешь, тут такая жара… — Даша с царственным видом умостилась на сиденье «солнечной колесницы» (уже поджидающей вечерних клиентов грубой двухколесной телеги) и великоразумно повернулась к продуктивному кавалеру правым профилем. — Ты поверишь, если я скажу, что стала ведьмой?
— Ты? — Он вобрал ее взглядом, столь ощутимым, что Даше почудилось: рыжий на секунду втянул ее в себя, а затем осторожно поставил на место. — Легко!
— Нет, я серьезно… — протянула она. — Ты вообще знаешь, что в Киеве делается?
— Конечно, знаю, — стал серьезным он. — Сегодня в пять утра на Оболони дом рухнул. Хорошо еще, что люди не пострадали. Он, к счастью, не жилой был, там супермаркет открывать собирались. А ночью Владимирский сгорел…
— Владимирский? Это где?
— На бульваре Шевченко. Знаешь, большой такой и купола синие в звездах.
— В звездах? — округлила глаза Даша. — Сгорел! Этой ночью? Как? — И внезапно расстроилась: а как могло быть иначе, если Катя, отвечавшая за третий огонь, валялась в это время в тупом и беспомощном обмороке?
— Да не сильно, — утешил ее парень. — Росписи, вроде, не пострадали. И пожар странный какой-то. Снаружи все так полыхало, час потушить не могли! Огонь изо всех окон — в новостях показывали. А потом оказалось, внутри все цело: только свечи расплавились, ковровая дорожка сгорела, занавески там всякие на иконах. Но если они сгорели, должны были и иконы сгореть. А те целы! И росписи тоже. Даже не закоптились. Говорят, Божье чудо. Кстати, — улыбнулся он, — Владимирский вообще везучий. Знаешь, что его в войну наши же бойцы заминировали? Собирались взорвать, как и Успенскую, чтобы врагам не достался. А разминировали немцы. Такой финт.
— И слава богу! — эмоционально выдохнула Даша, тут же избавившись от нежданно нахлынувшей непривычной и нелогичной вины. (Конечно, собор стоял в двух шагах от музея, но, с другой стороны, откуда им было знать? И к слову, о музее…) — А то, что две ночи подряд сатанисты приносят жертвы в церквях, ты знаешь? — ненавязчиво подсунула ему ловушку она.
— В курсе, — кивнул рыжий. — Вначале там трубы прорвало, а потом я сам нашел под землей их капище.
— А что ты там делал? — деланно удивилась Землепотрясная.
— Я тогда там работал, аварию чинил, — усмехнулся он.
— Только не говори мне, что ты слесарь-водопроводчик! — игриво пропела Даша, глядя на него, как на сладкий пряник, выставленный в центре праздничной витрины.
— А что, если слесарь, то уже и не подойду? — поддел ее пряничный кавалер.
— Это мне без разницы. Я — не такая! — с достоинством объявила она. — Только с каких это пор сантехники занимаются организацией выставок?
— Откуда ты знаешь?
— Я все про тебя знаю! — загадочно изрекла Чуб.
— А, по телевизору видела! — догадался рыжий. — Ладно, скажу… — Кавалер сделал презрительную козью морду. — Отец мой, (морда явно адресовалась ему), — считай, второй мэр Города. Типа, теневой.
— У Омельченко, что ли, работает? Серым кардиналом?
— Ну, вроде того, — заново сморщил независимый нос «кардинальский» сын. — Он и меня чиновничать определил. Выставки, мероприятия всякие… Видела бы ты меня в галстуке!
— Ну и? — поторопила развязку Даша.
— Ну а я с ним посрался и в пику ему пошел в аварийщики!
— Это по-нашему! — обрадовалась Землепотрясная. — Я ведь тоже с матерью поцапалась. Три месяца тут в гримерке прожила и домой ни ногой!
— А я, видишь, не такой цельный, — с сожалением выговорил парень. — Меня только на сутки и хватило. Нет, не из-за работы… Я не папенькин сынок и не мазурю на паркете. Просто не люблю начатые дела валить. А если бы я не вернулся, выставка б эта тазом накрылась.
«Вот все и объяснилось! Такой парень — космос! — ошалела от восторга Чуб. — А если? — Она осторожно нащупала в кармане заветный узелок. — Чтобы наверняка!»
— Слышь, а тебя, случайно, не Сашей зовут? — промурчала Даша.
— Почему Саша? — осклабился он. — Ты только по Сашам, что ли? Ну, тогда прости, я — Ян.
«Бля! Зачем я оставила Мусе кока-колу?!»
— Ладно, пошел я, — заявил он внезапно.
Сердце будто перетянули резиновым жгутом — к такому повороту Даша была абсолютно не готова.
Она уже собралась прожить с ним остаток жизни.
Или хотя бы сегодняшнего дня…
Ян пружинисто поднялся на ноги и отряхнул песок со своих светлых брюк.
— Ну, прощай, — равнодушно бросила Чуб, глядя на него обиженными глазами, категорически отказывающимися принять гордый и независимый вид.
— Давай пересечемся ближе к вечеру, — улыбнулся он ей.
Жгут ослаб.
