Предусмотрительная и деловая Дображанская не преминула заглянуть к хозяину доходного дома на Фундуклеевской и прознать: их жилье арендовано некою дамой аккурат до 2 сентября. И никто не мешает им занять его 3-го, заплатив («И плата непременно за год вперед»!) триста рублей за год.
Впрочем, еще до того, как Маша заняла ее официально, из квартиры внезапно исчезли все вещи Кылыны: опустел книжный шкаф и шкаф платяной, испарились женский кружевной зонтик, изумрудные серьги и круглый, как шар, самовар.
И ранним утром 2-го, возвратившись из Владимирского собора домой, Маша обнаружила лишь хозяйскую меблировку: диван, стулья, столы. И порадовалась, что не оставила дома красную книгу Булгакова.
А на следующий день в доме волшебнейшим образом материализовалось множество коробок, загодя транспортированных Катей из настоящего в 3-е число 9-го месяца — дату их законной аренды. Часть из них, забитых книгами по истории разных времен, были уже распакованы бывшей студенткой, и — из-за отсутствия нужного количества книжных шкафов — их содержимое заполонило, в свою очередь, все возможные пространства. Стопки разномастных изданий возвышались на столе, на полу, на подоконниках. Прочая территория принадлежала заклеенным скотчем коробам, принадлежащим Кате.
— Не дом у тебя, а склад! — разорялась Даша. — Катя тебя просто использует. И квартиру твою использует.
— Это не так. Я сама попросила ее купить эти книги. Они нам всем пригодятся.
— Думаешь, — недоброжелательно сощурилась Чуб, — Катя к тебе хорошо относится? Да ты нужна ей как историк! Она всех нас использует. Меня использовала. Я Митю себе от смерти спасла. Еле отбила у вас двоих, потому что любила почти. А она его тупо под себя подгребла!
Все это Маша слышала не первый раз и наверняка не последний.
Инфернальная Изида нередко забегала на Фундуклеевскую «просто потрындеть» — похвастать успехами и почихвостить Дображанскую Катю. За месяц Дашин голоногий успех расцвел и окреп, достиг соседних губерний и рвался в столицу. Верная эпатажному имиджу, Изида ходила отныне исключительно в шароварах, а так как ходить в них по Городу было опасно, звезда кабаре приобрела автомобиль «Мерседес-ландоле», быстро научилась им управлять и вновь стала «первой» — первой в Киеве женщиной за рулем авто, героиней газетных статей и нарушительницей городского спокойствия.
Дображанская тоже купила новомодный «мотор», обзавелась шофером и тоже нередко заруливала в гости к «кузине».
Желанья заглянуть в гости друг к другу ни Катя, ни Даша не изъявляли.
Первая ни разу не поинтересовалась состоянием Дашиных дел. Вторая была в состоянии только поносить первую последними словами.
— Думаешь, Катя Митю моего любит? Ага! Она просто решила, что он ей тут пригодится! Ум у него, видите ли, парадоксальный. Сделка с водомерами ей приглянулась. А еще больше ей приглянулся Митин папа, с капиталом в полмиллиона, член Дворянского собрания с отличными связями. У Кати же денег не меряно, а никаких связей тут нет. Раньше ей Демон помогал дела мутить… А теперь? Еще и наплела Мите, что она наполовину еврейка!
— Но она соврала только на четверть, — рискнула оправдать обвиненную Маша. — У Катиной бабушки по отцовской линии фамилия Резник.
— А по материнской — фамилия Ведьма. Ведьма и есть. Зуб даю, Катина прапрабабка таки была ведьмой.
— Но ты ж патриотка, — зашла с другой стороны Ковалева. — Ты должна радоваться, что благодаря нашей Кате историческая правда восторжествовала и Киев стал мировой столицей кино!
— Можно подумать, Катя от этого перестала быть сукой, — философски вывела Чуб. — Пусть киностудия Довженко радуется, мне-то чего. Никогда ей губастенького моего не прощу. Сука. Сука и стерва!
— Это ты обо мне, дорогуша?
Катерина Дображанская вплыла в комнату, сверкая приоткрытыми в улыбке зубами, глазами и грушевидными бриллиантами в ушах.
И была так невероятно хороша, что от эстетического потрясения Даша проглотила вопрос: «Она че, к тебе уже как к себе домой заходит? Без звонка».
Согласно моде Модерна, Катю облегало узкое платье в продольные черно-белые полосы. На голове сидела черно-белая шляпа под стать. Катины руки обнимали длиннейшие черные перчатки, до самых предплечий. Предплечья прикрывали скупые бело-кружевные рукавчики, шею украшало макраме из жемчугов.
Замысловатое колье обвивало горло восемью рядами жемчужин и ниспадало до пояса.
— Здравствуй, Машеточка! — В руках Катя держала ворох газет. — Как здоровье?
— Уже почти хожу.
— Ах, как славно! Порадовала. Прочти-ка! — победительно швырнула Дображанская статьи на диван. — Кстати, — кивнула она в сторону Даши, — тебя там пропечатали. Ругают.
— Ругань — лучшая реклама, — заняла оборону певица. — А это, — пошла в бой она, — на тебе та самая шляпа? Ты что, у Машки последнюю шляпу отобрала?
— Шляпы Кылыны исчезли вместе с другими вещами, — встала Маша на защиту «кузины».
— А эту я выписала из Парижа, — закончила Катя.
— Bay! — подпрыгнула Чуб, отыскав супердостойный предлог для удара. — А когда это ты, pardon, mon vieux[35], стояла в этой шляпе у магазина «Мадам Анжу»? Ты ж должна была там стоять! 1 сентября. Мы все тебя видели. Это fait accompli![36] — (последнее время певица жутко французила).
— Я уже думала об этом, — грустно сказала Маша. — Но Катя говорит, что она никогда там не стояла.
— Потому, что не могла там стоять. — Катерина слегка закатила глаза, давая понять: эта тема успела ей надоесть. — 1 сентября я умирала на квартире у Мити, и ты, Маша, в тот день сидела рядом со мной. Я физически не могла выйти из дома и стать там… Машеточка, милая, — сменила она тему и тон, — я к тебе по важному делу. Я хочу купить дом.
— Что, в Киеве осталось что-то, чего ты еще не купила? — довольно снасмешничала Даша. — Цирк Крутикова? Бессарабка? Бордель?
— К слову, — кинула Катя, — я подумываю, не купить ли мне ваш бордель. Твои ноги, замечу, приносят доход.
— Только попробуй, ноги моей голой там больше не будет! — зареклась звезда кабаре.
— Как знаешь. У меня и без твоих голых ног дел невпроворот. Мы с Митей открываем иллюзион на Крещатике.
— Еще один кинотеатр? — прицелилась Чуб. — Это десятый?
— Если считать не только по Киеву, а по стране — сто тридцать четвертый по счету. Но не по значению! — похвастала Катя. — Это будет настоящий дворец, с двумя залами на тысячу мест. Буфетом, фойе с колоннами, с красным бархатом. Ну тот, — улыбнулась она Ковалевой, — самый лучший кинотеатр в Европе, который в 1912 году открыл на Крещатике Антон Шанцлер. Его еще во время второй мировой обвинили в шпионаже, он снимал для немцев наши объекты… Но у Митиного отца есть нужные связи. Он подсуетился. И разрешение дали нам.
— Что я тебе говорила! — издала возглас певица.
— Дарья, — почти любовно произнесла миллионщица, — что б ты ни говорила, будь добра, помолчи хоть пару минут. У меня мало времени. Маша, я хочу купить Дом с химерами.
— Что?!!! — не смогла смолчать Землепотрясная Даша. — Резиденцию президента?! А не много ты хочешь?
— Это в нашем времени, — попыталась утешить певицу историчка, — Дом с химерами — резиденция президента. А в 1901 году, когда Городецкий купил землю для постройки этого дома, она была дешевой землей в непрестижном месте. Никто и не верил, что на таком косогоре можно построить дом.
— Все равно, я хочу его, — сказала Катя тоном избалованного ребенка. — Я хочу только его. Я хочу
