прежде чем вы признаете меня умалишенной, дайте мне минуту — всего одну, — попросила она. — Я жила в XXI веке. И там, где я жила, все знали вас!
— Знали меня?
Ирония. Вежливая ирония!
— Все знали вас как ПИСАТЕЛЯ, — сказала больше-не-Киевица. — Великого писателя. Я знаю, вы не верите мне. Но я могу доказать.
Волнуясь, совершая бесполезные жесты, она развернула принесенный сверток.
Она протянула ему красную книгу.
— Здесь указан год. А впереди предисловие. С картинками. Вы узнаете себя.
Ирония исчезла.
Переливчатые грани погасли.
Он стал серьезен. Серьезен, как врач, принимающий больную с диагнозом «шизофрения, как и было сказано».
Серьезен, как судья, которому предстояло произнести приговор.
Он взял книгу. Открыл титульный лист. Взглянул на год.
«2001» удивил, но нимало не убедил его — бумага стерпит любой год, какой не пропечатай на ней.
Он пролистнул страницу, другую.
Он не мог не узнать свое фото.
«Михаил Булгаков гимназист. 1908 г. Фото П. Блоневского в Киеве».
Он не мог не узнать свое фото — «М. Булгаков, студент. 1909».
Он не мог не узнать фото матери. Двух своих сестер в пальто с меховыми воротниками, с большими муфтами — Надю и Варю во дворе дома по Андреевскому спуску, 13.
Он не мог не узнать свою будущую жену Тасю Лаппа, девушку, в которую был влюблен.
— Жена. Татьяна Булгакова. Мы поженимся?
А потом ему пришлось узнать себя.
«Михаил Афанасьевич Булгаков, выпускник медицинского факультета Императорского университета св. Владимира. 1916 г.».
Себя, вступившего в первую мировую войну…
Себя, с ужесточившимися чертами…
Себя сорокалетнего, с зачесанными назад волосами, с пронзительными глазами, с моноклем в правом глазу. Себя, знающего ответы на вопросы, которые не стоит задавать простым смертным.
Свою последнюю жену Елену…
— Но этого быть не может. Я не оставлю Тасю. Как такое возможно?
В смятении студент смотрел на нее.
И глаза его были почти такими же сильными, как на сорокалетнем снимке.
Перед ней стоял Булгаков. Наконец, она узнала его — все то будущее, что было заложено в нем, захватило ее, требовало ответа.
— Я напишу это? — Его рука обнимала красную книгу. — Но я не имею намерения стать писателем.
— Вы начали писать ближе к тридцати, — сказала она.
— Все это будет?
— Вы не поняли, — отчеканила она. — Этого не будет. Я пришла из XXI века, чтобы изменить Прошлое. И я изменила его. И изменила вашу судьбу. Вы не станете писателем — Великим писателем. Я забрала у вас эту возможность. Но все можно поправить.
Стараясь не прикоснуться к его пальцам, Маша аккуратно вынула красную книгу из булгаковских рук. Прижала к груди.
И протянула ему.
— Я принесла вам это! Перепишите. Просто перепишите и опубликуйте под своим именем… Я умоляю.
Сдвинув цилиндр на лоб, Даша шагнула в темноту.
Луч высветил ее — слабый, неверный.
Она стояла на авансцене, склонив голову. На ней было черное платье до пят.
Публика безмолвствовала, потрясенная явленьем одетой Изиды.
Даша медленно сняла цилиндр.
Ее глаза ударили зал угрюмой гордостью.
— запела она а капелла.
Ей не нужна была музыка. Не нужна была нагота. Она отчаянно верила, что способна обнажиться не раздеваясь.
Верила — сила, заложенная в ней, огромная сила, о которой говорила Наследница, прорвется сквозь блестки и шелуху.
И, судя по застывшим, перевернутым лицам, внезапная Дашина душа поразила публику больше, чем безумие ног.
Зал остановил дыхание. Зал замер, стараясь замедлить стук сердец.
Это был заключительный номер — новый номер!
«Сработает. Обязательно сработает на контрасте», — думала Инфернальная Изида до выхода.
Сейчас певица не думала — она пела.
— А-а-а-а-а-а-а-а!!! — взорвал кабаре ужасающий крик. — А-а-а-а-а-а-а-а!!!! Помо-огите!!!
Стук в дверь, частый и громкий, настиг Машу в два часа ночи.
Она воровато заозиралась, словно ее пришли брать с поличным. Сорвала с плеч пуховый платок и накрыла им письменный стол.
Дверь не умолкала — полуночный гость стучал изо всех сил. Натыкаясь на черные стены, хозяйка
