Мать любовно погладила дочь по стокосой макушке, улыбнулась Маше и вышла из кухни.
В кармане у Чуб закричал конкурент. Продолжая орать, та изъяла мобильный, сморщилась, глядя на высветившийся номер, и, обиженно заглохнув, нажала кнопку.
— Да, Катя! — гавкнула она. — Да, загорелось. Какая-то тетка пыталась повеситься, и мы ее спасли…
— Тетка пыталась повеситься? — различила Маша далекий Катин голос. — И что нам это дает?
— Может, че-то и дает. Мы не знаем. Она пока спит.
— Ну, так будите ее и выясняйте скорей! У нас через два дня Суд. Оно нам надо…
Даша сбросила вызов и презрительно засунула трубу обратно в карман.
— Вот видишь, видишь! — слезливо проскулила она. — У нас через два дня Суд. Моя жизнь висит на волоске. А моя мать отказывается мне помочь!
— Послушай, Даша…
Машу смущало непродуктивное поведение подруги, и она изо всех сил старалась нащупать узел, развязав который, Землепотрясная смогла бы взглянуть на свою мать адекватно.
— Твоя мама, — осторожно спросила Ковалева, — она всегда была такой?
— Всегда! — с готовностью засвидетельствовала Даша. — Она никогда мне ничего не запрещала. Никогда не ругала. Даже когда я пьяная приходила. Даже когда я парней приводила. Даже когда я не приходила вообще! С таким воспитанием я могла вырасти кем угодно: алкоголичкой, наркоманкой, блядью…
— Но ты же выросла собой, — сказала Маша. — И ты очень… очень необычная. Я только сейчас поняла, чем ты отличаешься от всех нас — и от меня, и от Кати. Ты — свободна. Я не про то, что тебе все разрешали. Ты свободна внутри самой себя.
— Знаешь, — Даша вскинула на подругу злые глаза, — а я только сейчас поняла. Ты кошмарно похожа на мою мать!
— Забавно, — сказала Маша, подумав. — Я только сейчас поняла. Ты очень похожа на мою.
В окне уже серебрился рассвет, когда два голоса размеренными толчками вытянули Машу из сна.
Даша спала на соседней кровати, открыв рот.
Маша села. Прислушалась.
— Поэзия сейчас никому не нужна, — посетовал женский голос.
Несоразмерно громкий, хриплый, обличающий — существующий вне дня и ночи, пространства и времени, жизни и смерти.
Именно такой голос и должен был быть у человека, вернувшегося в мир из небытия и неуверенного: а стоило ли ему возвращаться?
— Да, поэзия нынче не в моде, — поддакнул ей умиротворяющий голос Вероники. — Вот раньше, до революции, поэтам поклонялись, как сейчас эстрадным звездам. На их выступления собирались толпы. Когда на сцену выходил Северянин, купчихи срывали с себя драгоценности и бросали к его ногам. Барышни держали на прикроватных столиках портреты Александра Блока и целовали его лик перед сном. В поэтов влюблялись, травились из-за любви к ним серными спичками… На них молились. Не актеры, не певцы — поэты были истинными властителями душ!
— А теперь стихи никто не печатает, — сказал голос повесившейся.
— Более того, даже напечатанные — их никто не читает, — надбавила Дашина мать. — Собственно, поэтому издателям и невыгодно печатать поэзию.
— А нам всем что, повеситься? — В голосе повесившейся закричала истерика.
— Вы… поэтому? — прочувствованно спросила ее Вероника.
— Да, — отрубил ответ голос. — Но вы все равно не поймете.
— Отчего же?
— Вы скажете, я сумасшедшая! — Голос стал рваным и злым. — Вы считаете, если поэтесса, так обязательно ненормальная.
— Конечно же, вы — ненормальная, — убежденно уведомила ее Дашина мама. — Разве вы соответствуете среднестатистической обывательской норме? Обыватели не становятся поэтами.
— Правильно! Они становятся неудачниками! — гадливо скривился глас поэтессы. — Я — неудачница. Как и все мы, киевские литераторы. Вы можете назвать хоть одного знаменитого поэта из Киева?
— Александр Вертинский.
— Да какой из него поэт?! — оскорбился голос.
— Вы правы, поэзы Вертинского — отдельный жанр. Но можно назвать писателя — Михаил Булгаков.
— Он уехал в Москву, — отсек голос повесившейся кандидатуру любимого писателя Маши. — В Киеве он не написал ни строки. Ни одной! Знаете почему?
— Не знаю, — признала Вероника.
— Потому, что с тех пор, как отсюда вывезли наш талисман, — нас лишили силы! — загробным голосом изрекла поэтесса. — Мы немощны. Мы немы. Никто не слышит нас, что бы мы им не кричали!
То было преувеличением.
В данный момент ее голос гремел на всю квартиру, как телевизор, включенный на максимальную громкость. Маша недоуменно покосилась на Чуб, поражаясь крепости ее сна.
— А что это за талисман? — вежливо осведомилась Дашина мама.
— Вы все равно не поверите. — Поэтесса попыталась опять отползти в глубь себя.
— Поверьте, — заверила ее Вероника, — я вам поверю.
— Вы верите в мистику?
— Я — литературный критик, — не без гордости презентовала себя мать-маяковка. — Можно ли не верить в мистику судеб, изучив творчество писателей и поэтов? Их стихи — полны пророчеств! Их жизни полны мистических совпадений. Взять хотя бы того же Влад Владовича Маяковского. Побывав в Киеве, он…
— А что вы думаете об Анне Ахматовой? — перебила ее поэтесса.
— Я не ее поклонница, — суховато ответила перебитая. — Но, безусловно, отношусь к ней уважительно.
— И зря! — визгливо вскрикнул голос. — Потому что она — воровка! Она все украла! Все свои стихи…
— У кого? — изумилась критикесса. И в ее вопросе набатом прогремел неподдельный, профессиональный интерес.
— Давайте-ка я лучше расскажу все с самого начала, — предложила поэтесса, почуяв, что отыскала, наконец, своего идеального слушателя. — Месяц назад мне попалась в руки книга «Украинская ведьма».
— Профессора Чуба?!
— Откуда вы знаете?!! — вздрогнул голос рассказчицы.
— Ее написал мой свекор. Отец моего бывшего мужа. Вы сейчас в его квартире. Умирая, он завещал ее не мужу, а внучке и мне. К слову, именно его внучка, моя дочь Даша спасла вас сегодня.
— Боже мой! — провопила повесившаяся. — Еще одно совпадение! Теперь я знаю, вы поверите мне. Быть может, даже поможете. Это не может быть просто случайностью. Это знак!
Маша встала: кричавшая была совершенно права — случайностей не существовало в природе.
И Киевица Ковалева на цыпочках пошла в коридор, страшась упустить хоть полслова.
— В книге отца вашего мужа я прочла способ узнать судьбу. — От нетерпения голос повесившейся глотал буквы и слоги. — Способ прост. Если в течение дня вы три раза подряд услышите или прочтете одно и то же слово, — задумайтесь, что вам хотят сказать свыше! Естественно, речь идет не о «спасибо», «пока». Но если три раза за день три разных человека поминают, к примеру, Севастополь, — возможно, вам стоит съездить туда.
— Думаете, стоит? — спросила Вероника так, словно размышляла: не пора ли ей спаковать чемоданы и рвануть в город русских моряков.
— Уверена, — железобетонно сказала поэтесса. — Стоило мне прочесть книгу вашего свекра, на
