как любимую любят однажды, полюбил, как парус, набитый ветрами, как любят воду, умирая от жажды… …Я глаза открываю, вижу черное небо. Голову кружит огненная дремота. Я проваливаюсь в тяжелую небыль. Шум в ушах… «Не вставай!» — мне командует кто-то. И тут же разрыв бьет песчаной волною. Хлещет вода, топит в тягостном громе… Снова тихо. Кто-то рядом со мною. «Что случилось?» — «Бомбой нас, на пароме… Я — Руденко Семен, из вашего взвода. Ты ранен. Тонул. Прямо там, у парома. Я доску поймал, помогал вот Нехода. На доске мы приплыли. Вот мы и дома». Мы лежим на песке. Волны падают в ноги. «Подожди-ка, сейчас приведут санитара». — «Где Сережа?» — закричал я в тревоге. В рот мне хлынула гарь бомбового удара. Я трогаю лоб: «Да, заметная ранка!..» — «„Фронт второй“ открываю», — сообщает Нехода. У него на коленях консервная банка. «Ишь рисунок! Смотрите — подходящая морда!» — «Это автопортрет», — произносит Сережа. «Что ж, воюет союзник, торгует тихонько, где свининой, где свинством…» — «Да, личность похожа. Тут и надпись, смотри-ка: „Свиная душонка“…» Сережа нашел нас тогда, в том ненастье. Через неделю я отлежался в санчасти. Я за домом слежу, за обломками лежа. Двадцать девятое октября. «Что за дата? Не знаешь ты случайно, Сережа?» — «День рождения твой! Вот забыл, голова-то!» Двадцать четыре — молодость человека! Двадцать четыре. Мы становимся старше. Середина двадцатого века. Продолжается биография наша. День рождения первый — полыхают зарницы. Двадцать четвертый — опять канонада. Первый день — побеждает Царицын. Двадцать четвертый — битва у Сталинграда. «Вот судьба, — ребята вздохнули, — двадцать четыре огненных года!» Двадцать четыре! — ударяются пули. Двадцать четыре… «Посмотри-ка, Нехода!» — «Идут, — говорит он, — поднимайтесь, ребята!» Мы через улицу перебегаем рывками. «Двадцать четыре!» — выхлопывают гранаты, и пули то же высвистывают о камень. «Там вон клен у обрыва водою подмыло, я когда-то ходил тут в любви признаваться». Сережа спросил: «А давно это было?» — «Двадцать четыре минус восемь — шестнадцать!» — «Как же ты день рожденья забыл, голова ты! Что ж, пожелаю многие лета…» «Двадцать четыре!» — обрывают гранаты. «Двадцать четыре!» — выплескивает ракета. «Опять нам срывают твои именины!» — «Вон, идут». — «Выходи!» И от взрыва до взрыва мы — вперед и вперед… «А может, и миной, — думаю я, — клен столкнуло с обрыва?!» Взвод наш испытанный рассыпан не густо. «Ну, вперед! Ну, еще! Поднимайся, Алеша», — шепчет Сережа мне. Я разделся, но груз-то —
