С Ильичем в это утро прощалась земля. Мама в красной косынке пришла. Делегатка! В дальний город Камышин уехала вдруг. На собранья ходила, робела украдкой, избиралась куда-то поднятием рук. …Ватник свой отдала мне, он теплый от мамы. Я кнутом подпоясался. Сшили тетрадь. В школьный класс повела меня за руку прямо: «Ты тетрадь береги и чернила не трать!» Хилый, робко вошел я, а встретили косо. Навсегда я подробно запомнил полы. Я, заморыш, их выучил собственным носом, находясь в основании кучи-малы. Но учитель рукою водил мою руку. Плыли буквы… С тех нор навсегда я проник в ученичество и влюбился в науку — в наш великий взволнованный русский язык. Осень! Осень! Года отшумели какие! Я на первую улицу вышел, стою. Не узнаешь открытые лица людские. Только землю, избитую мглой, узнаю! Не узнаешь: за трактором нету погони, по дорогам райцентра машины снуют, слышно радио, в клубе трепещут ладони. Не узнаешь… Но воздух сухой узнаю! Из дворов выбегают обутые крепко и веселые — в новую школу, скорей!.. Не узнаешь… Но вдруг поднимается кепка — да, ты всё еще здесь, узнаю, суховей.!.. «Извиняюсь, товарищ… — задержался прохожий.— Не признаете? Нет? Двадцать лет позади! Не Денисов? Денисов? На отца как похожи! Я Савельев, сосед…» — «Дядя Федя, гляди!» — «Витьку помнишь? Он здесь, в МТС инженером. Томка в пединституте, приедет сюда…» — «Урожай как?» Смутился он: «Средняя мера, выжигает…» — И покраснел от стыда. За тебя покраснел, понимаешь, природа, ты такая уже не по нраву ему. Ты давно уже отстаешь от народа. А народ за тобой не вернется во тьму. Помню, летом решил, уходя в свинопасы: всё, что за зиму вызнал, земле передам. Книжку клал на полынь, подкреплялся припасом, И читал, и читал я земле по складам… А страна протянула мне добрые руки и с энергией жизни сдружила навек. И забыл я о давнем решенье в разлуке. В городах,
