после умершего брата Феличе, Гарибальди смог приобрести часть островка Капрера[38], очаровавшего его своей дикой красотой. Отныне Капрера стал его постоянным местожительством. Там Гарибальди занимался сельским хозяйством, рыболовством, охотой, литературой (впоследствии он приобрел весь остров).
Славное имя Гарибальди по-прежнему волновало революционную молодежь Италии, мечтавшую о новом освободительном походе. Но Гарибальди вел себя очень сдержанно. Он говорил своему другу Форести (в прошлом один из узников Шпильберга, в 1856 году вернувшийся из Америки в Италию):
— Мне не дают покоя многие славные юноши, которые хотят во что бы то ни стало, чтобы я стал во главе их и поднял новое национальное восстание.
— Что же ты им ответил?
— Сказал, что я одобряю их благородные патриотические намерения, но лучше немного повременить.
В этот период реакция в Италии достигла наибольшей силы. Восстания, организованные Мадзини в 1852 и 1853 годах и руководимые им из-за границы, были потоплены в крови. Партия Мадзини пережила раскол: из нее ушла значительная часть умеренно настроенных элементов. Мадзинист Манин, бывший глава славной Венецианской республики, обратился в 1855 году с письмом к пьемонтскому королю Виктору Эммануилу, предлагая ему помощь «всех республиканцев и патриотов» в деле объединения Италии. Граф Камилло Кавур, ставший главой пьемонтского правительства и возглавлявший либерально-монархическую клику, ловко играл на этих настроениях бывших республиканцев. Всячески заигрывая с патриотами, он стремился сделать их орудием своей политики, направленной к превращению савойской династии Пьемонта в знамя освобождения и воссоединения Италии.
В 1857 году Манин совместно с маркизом Паллавичино и Джузеппе Лафарина основал «Национальное общество» («Societa Nationale Italians»), стремившееся ориентировать национально- освободительное движение на савойскую династию и выставившее своим лозунгом «Италия и Виктор Эммануил».
Большой ошибкой Гарибальди явилось то, что, уступая просьбам своего бывшего друга Паллавичино, он обещал поддержку этому реакционному обществу и был зачислен в его ряды. Многих республиканцев, знавших и ценивших героическое революционное прошлое Гарибальди, неприятно поразил этот поступок. Передовая радикальная интеллигенция Италии горестно недоумевала: что сталось с ее любимым героем? Впрочем, активного участия в работе «Национального общества» Гарибальди не принимал. В 1859 году он окончательно убедился в реакционности этой организации и объявил о своем уходе из нее.
Между тем «партия действия» Мадзини не теряла надежды на подъем революции. В 1856 году Мадзини тайно приехал в Геную и организовал сбор средств на приобретение десяти тысяч ружей на случай восстания в провинции. Вскоре группа революционеров затеяла экспедицию в Сапри (в Неаполитанском королевстве), чтобы поднять там восстание. Гарибальди отказался присоединиться к ним: он не верил в успех этого предприятия. Во главе заговора стоял социалист Карло Пизакане — одна из самых ярких и своеобразных фигур революционного движения в Италии. Ряд высказываний Пизакане свидетельствовал о том, что этот пламенный революционер был знаком с учением Маркса и глубоко понимал задачи борьбы угнетенных классов — пролетариата и крестьянства. Характерно, что все почти участники его экспедиции были рабочими.
Однако предприятие Пизакане было организовано по традиционным заговорщическим принципам мадзинистов и не могло не кончиться печально. 30 июня 1857 года триста человек его отряда высадились в Сапри и вскоре были разгромлены реакционерами. Тридцать пять человек были расстреляны на месте, остальные убиты в Санце, в том числе сам Пизакане и Джиованни Фальконе. Тяжело раненный в голову и руку, соратник Пизакане Никотера был брошен на берегу ручья. Затем его нашли, снова арестовали и, заковав в кандалы, отправили с другими товарищами в салернские казематы. Приговор суда был таков: Никотера, Гальяни, Сантандреа, Джордано, Валлетта, Лазала, Демартино приговорены к смертной казни, двое подсудимых — к каторжным работам, девять — к тридцати годам в кандалах, пятьдесят два — к двадцати пяти годам и т. д.
В это время Гарибальди продолжал жить на Капрере. Но это был только временный уход от борьбы. Старый революционный боец выжидал, ошибался, но далеко не оставил надежды на осуществление своей заветной мечты — освобождения и объединения измученной родины.
«АЛЬПИЙСКИЕ СТРЕЛКИ»
Остров Капрера, где поселился Гарибальди, представлял собой почти необитаемую массу гранита, кое-где поросшую диким кустарником и ароматными травами. Спустя три года кустарник вырубили. На горе вырос красивый белый домик с плоской крышей и небольшим куполом, а вокруг него — окруженные гранитной стеной большой огород, плодовый сад, молодые кипарисы, каштаны, фиговые деревья. Целыми днями Гарибальди трудился, принимая близко к сердцу всякие хозяйственные неприятности. Гостившая у него журналистка Эльпис Мелена, издавшая «Мемуары» Гарибальди на немецком языке, описывает такую сцену:
«…Когда я проснулась утром и подошла к окну, я б испуге отшатнулась: мимо промчалась рассвирепевшая корова с опущенной головой и поднятым хвостом, а вскоре появились гнавшиеся за ней Гарибальди и его дочь Тереза. Он вооружился ведром, она держала в руках скамейку для дойки. Спустя час, за завтраком, Гарибальди извинялся предо мной за отсутствие молока. «Видишь, Тереза, — с упреком воскликнул он, — это ты во всем виновата! Сколько раз говорил я: с животными надо обращаться ласково. Таким путем можно добиться гораздо большего, чем посредством побоев. Зони — прекрасная корова, но она не переносит, когда ее бьют!»
Работая в свободное время над своими «Мемуарами», Гарибальди много читал. Какими вопросами он интересовался? Ответ на это отчасти дает его библиотечка на Капрере. Наряду с английскими трактатами о навигации и военном искусстве там стояли томики Шекспира, Юнга, Байрона, «Космос» Гумбольдта, «Этика» Плутарха и «Басни» Лафонтена.
Среди этого мирного жития Гарибальди никогда не оставлял надежды, что о нем вспомнят. Он не ошибся: о нем «вспомнили». В конце 1858 года на остров явился представитель «Национального общества» Джузеппе Лафарина с важным поручением от графа Камилло ди Кавура. Кавур приглашал Гарибальди немедленно приехать в Турин.
Вот как характеризует Лафарину К. Маркс: «Лафарина — уроженец Сицилии, где он выделялся в 1848 году среди революционеров не столько действительной энергией или замечательными подвигами, сколько своей ненавистью к республиканской партии и интригами в пользу пьемонтских доктринеров. После поражения сицилийской революции он во время своего пребывания в Турине опубликовал объемистую историю Италии, где изо всех сил превозносил савойскую династию и клеветал на Мадзини. Преданный Кавуру душой и телом, он пропитал «Национальную ассоциацию в пользу итальянского единства» бонапартистским духом…»[39]
Зачем понадобился Гарибальди Кавуру? Отшельник Капреры довольно скоро догадался, в чем дело: «Побывав в Турине, — пишет он в «Мемуарах», — я скоро понял, с кем мне пришлось иметь дело и чего от меня хотят. Гарибальди должен стать приманкой для волонтеров, должен появляться и исчезать!»
Хитрый Кавур прекрасно учитывал огромную популярность Гарибальди в народных массах. «Но в то же время, — замечает Гарибальди в «Мемуарах», — меня просили оставаться на заднем плане, чтобы не давать повода для дипломатических осложнений. Вот положение!.. Меня это огорчало, но что делать? Приходилось из двух зол выбирать меньшее».
Чтобы избавить страну от «большего зла» (гнета австрийцев), Гарибальди готов был примириться с «меньшим злом» — службой под знаменами пьемонтского короля. Он день и ночь мечтал о войне с Австрией, а сейчас для этого создалась очень благоприятная обстановка. После недавно закончившейся Крымской войны общественное мнение Европы было настроено против Австрии. С другой стороны,
