Довлатов

сортир… Зато — и это факт — тут нет советской власти. Свобода — мой девиз, мой фетиш, мой кумир!

Я держался так, будто все это нормально. Что мне оставалось делать? Уйти из дома в первом часу ночи? Обратиться в «скорую помощь»?

(Сергей Довлатов, «Компромисс»)

Михаил Рогинский:

Буша звали вовсе не Эрик, а Миша. Это был мой первый таллиннский друг. Когда-то нас с ним поселили в одном рабочем общежитии. Он был среднего роста, очень худой, невероятно красивый. У Буша были очень выразительные глаза: от его взгляда женщины просто слабели. Кажется, он слегка заикался.

У Буша была особенность: он всерьез увлекался разными историческими изысканиями. Когда мы с ним жили в общежитии в одной комнате, мы целые ночи проводили за спорами о судьбах российских династий. Сам он очень любил рассказывать о своем аристократическом происхождении. Командиром одного из отрядов, что ворвались в Нарву, был полковник фон Буш. Мишка всем говорил, что он произошел от этого фон Буша.

…Буш не только критиковал существующие порядки. Буш отрицал саму историческую реальность. В частности — победу над фашистской Германией.

Он твердил, что бесплатной медицины не существует. Делился сомнениями относительно нашего приоритета в космосе. После третьей рюмки Буш выкрикивал:

— Гагарин в космос не летал! И Титов не летал!.. А все советские ракеты — это огромные консервные банки, наполненные глиной…

(Сергей Довлатов, «Компромисс»)

Евгений Рейн:

Как-то в Таллинне, уже несколько лет спустя, я выслушал замечательно яркий, захватывающий рассказ Сергея об одном его приятеле-журналисте, чудаке, неудачнике. Затем Сережа представил мне героя своего рассказа, и я на неделю остановился у того в комнатах какой-то заброшенной дачи в Кадриорге. Это был действительно чрезвычайно особый человек. Особый до загадочности, до каких-то таинственных с моей стороны предположений. Это о нем написан замечательный довлатовский рассказ «Лишний», Сейчас мне очень трудно отделить фактическую сторону дела от общей ткани рассказа. Но здесь вскрывается один из механизмов работы Довлатова. Задолго до написания рассказа он создал образ, артистически дополняющий реальность. Прежде чем быть записанным на бумагу, этот рассказ состоялся дважды. Сначала в виде устной модели, художественно выразительной, почти гротескной, но сотнями нитей связанной с реальностью. А последующие события, произошедшие с героем, уже сами выводили канву повествования, действительность как бы сама писала этот рассказ, опираясь на то, что предварительно было создано Довлатовым.

(Рейн Е. Б. Несколько слов вдогонку // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 398)

Михаил Рогинский:

К сожалению, Буш как журналист слишком много врал. Главным образом из-за этого его никак не брали в штат. Помню, мы готовили специальный выпуск газеты, посвященный ВДНХ. Я был назначен главным по этому выпуску: я отбирал все материалы, правил их. Буш в какой-то пивной услышал, что прорыт новый канал. Он, не задумываясь, тут же написал об этом статью. И только в последний момент я догадался его материал перепроверить и тут же выкинул его из номера. Такое с Бушем, к сожалению, случалось очень часто. Но писал он талантливо — этого не отнимешь. У него был свой стиль.

Тамара Зибунова:

Конечно, Буш существовал на самом деле! Это был человек непредсказуемый, экстравагантный, красивый, элегантный. И фарцовщиком был, и журналистом — кем только не был… Действительно, в то время он жил с очень милой женщиной, заметно старше себя. Кажется, она хромала.

Михаил Рогинский:

Вся эта история, описанная у Довлатова, в целом правдива: его вот-вот должны были взять в штат, а он, будучи в пьяном безобразии, нанес удар одной из наших сотрудниц. В основном его неприятности были от того, что он без конца печатал непроверенную информацию. Взять хотя бы эту историю с кораблем. Конечно, ни с каким моряком он на самом деле не беседовал: его бы и не могли выпустить на землю, раз он был эстонцем-невозвращенцем. Буш просто выдумал все это интервью от начала до конца.

Конец был такой:

«Капитан вытер мозолистые руки паклей. Борода его лоснилась от мазута. Глиняная трубка оттягивала квадратную челюсть. Он подмигнул мне и сказал:

— Запомни, парень! Свобода — как воздух. Ты дышишь свободой и не замечаешь ее… Советским людям этого не понять. Ведь они родились свободными, как птицы. А меня поймет только рыба, выброшенная на берег… И потому — я вернусь! Я вернусь, чтобы снова отведать ржаного хлеба! Душистого хлеба свободы, равенства и братства!..»

— Неплохо, — сказал редактор, — живо, убедительно. Единственное, что меня смущает… Он действительно говорил нечто подобное?

Буш удивился:

— А что еще он мог сказать?

— Впрочем, да, конечно, — отступил редактор…

(Сергей Довлатов, «Компромисс»)

Тамара Зибунова:

Буш пропал. В последний раз мы с ним виделись году в девяносто третьем. Он разыскал нас, когда моя дочь Саша училась на первом курсе. Где-то есть фотография — Буш с Сашей…

На перроне он схватил меня за руку:

— Что я могу для тебя сделать? Чем я могу тебе помочь?

— Все нормально, — говорю.

Буш на секунду задумался, принимая какое-то мучительное решение.

— Хочешь, — сказал он, — женись на Галине? Уступаю как другу. Она может рисовать цветы на продажу. А через неделю родятся сиамские котята. Женись, не пожалеешь!

— Я, — говорю, — в общем-то, женат.

— Дело твое, — сказал Буш.

Я обнял его и сел в поезд.

Буш стоял на перроне один. Кажется, я не сказал, что он был маленького роста.

Я помахал ему рукой. В ответ Буш поднял кулак — «рот фронт!». Затем растопырил пальцы — «виктори!».

Поезд тронулся.