Валерий Попов:
Я бы не сказал, что в то время кто-то не хотел печататься из принципиальных соображений. Во всяком случае, Сережа к таким людям не относился. Он всегда хотел печататься, просто это ему не удавалось. Номенклатурные сотрудники советских редакций чувствовали в нем эстетически чужого человека. Я помню, что когда мы с ним входили в какую-нибудь редакцию (а их было много), у всех просто мускулы напрягались: так им хотелось нам нахамить. Сережа просто физически действовал на людей чиновного рода, хотя он был очень обаятельным человеком.
Тамара Зибунова:
Я жила в квартире с печным отоплением. С Сережей у нас был уговор — кто раньше придет с работы, тот идет за дровами и топит печку. И вот две недели подряд я прихожу первая, выгребаю золу, начинаю топить, готовить ужин — и тут появляется Сережа. Конечно, меня раздражало, что он специально ждал, чтобы прийти, когда все уже готово. И вот иду я с работы и негодую: «Если сейчас приду, а его нет, не знаю, что сделаю!» Прихожу домой: дров принесено на неделю вперед, печка топится, а Сережа приветливо говорит: «Томушка, у меня ужин готов!» То есть он всегда чувствовал момент — и так во всем. Как он приходил домой с похмелья — это надо было видеть. Один раз — с охапкой роз, другой — с новым торшером. Он мог быть очень трогательным и даже мою маму умилял до слез.
Когда Сережа работал, он вообще не пил. Трезвый Сережа хотел только одного — работать и чтобы никто ему не мешал. Выпивал он, как и все, в основном на вечеринках, и ничего странного в этом не было.
Иван Трулль:
Сейчас многие говорят, что Довлатов сильно пил. Мне это слышать странно. Я думаю, это очередной миф, который сложился вокруг него. Я, например, ни разу не видел Довлатова по-настоящему пьяным. Сергей мог выпить много — это другое дело. Но на нем это почти никак не отражалось: он очень мощный был человек.
Евгений Рейн:
Несколько лет подряд я ездил к Довлатову в Эстонию. Как я теперь понимаю, эстонские годы для Сережи были временами двойственными, одновременно и «способствующими», и «мучительными». Он стал профессиональным литератором (что было для него очень важно), был признан внутри своего цеха, окружен вниманием, даже своеобразным почетом. И в то же время его изводила лживая журналистская работа, проза его пылилась без востребования в издательских кабинетах, столичный литературный поток шел мимо него. Все надежды, все жизненные планы упирались в одно — в книгу, готовившуюся в таллиннском издательстве. По обстоятельствам того времени в этом не было ничего маниловского, сверхъестественного. События более подтвердили, чем опровергли основательность выбранного Довлатовым пути. Ведь книга дошла до «чистых листов», еще две-три недели — и она вышла бы в свет, и тогда, возможно, все бы сложилось в Сережиной жизни иначе.
(
Тамара Зибунова:
Когда перед Сережей возникла перспектива издать книгу, он перестал выпивать, весь был поглощен работой. В издательстве «Ээсти Раамат» русским редактором была жена моего сокурсника и хорошая моя приятельница Эльвира Михайлова. Я отвела к ней Сережу, и Эльвира сказала, что готова работать с его рукописью. Он был счастлив и сразу же стал работать над будущей книгой — подбирать рассказы для публикации, переписывать, дорабатывать.
