триумфальные арки, Колизей, языческие храмы были сильно разрушены. На развалинах работали каменщики — выворачивали старые колонны, выламывали мраморные плиты. Древний Рим служил огромной каменоломней для Рима папского. Варварство!
На многих зданиях, построенных позже, следы пожаров. Память о французских и германских войсках, осаждавших и грабивших город. Собор святого Петра не то достраивался, не то перестраивался.
Люди в Затиберье, бедно одетые, угрюмые, были непохожи на людей около папского дворца. Здесь полно монахов — доминиканцев, кармелитов, францисканцев, бенедиктинцев, цистерцианцев. Некоторые в таком облачении, которого Кампанелла прежде не видывал, — из чужих краев! Да и подальше от папы есть на что поглядеть. Солдаты, стражники, бродячие торговцы, выкликавшие товар, разносчики воды и прочие люди странного обличья. Много непривычных лиц, громкоголосых чужеземцев.
Кампанелла растерялся. У него было с собой письмо к родственнику Марио дель Туфо. Как отыскать его? На поиски ушел целый день. Родственник его неаполитанского покровителя при виде гостя особой радости не проявил. Сказал, что кров ему предоставит, но своей тревоги не скрыл. Кардинала Караффы, верховного инквизитора, о котором римляне вспоминали с ужасом, уже нет в живых, но его наследники ничуть не снисходительнее.
Труды Телезия вот-вот включат в Индекс. Кампанелле, автору книги в защиту Телезия, несомненно грозят кары за одно это. К тому же он самовольно пришел на север. В Риме полно соглядатаев, беглого монаха распознают сразу. «Умеют!» — не то со страхом, не то с восхищением сказал римлянин. Конечно, его дом открыт для Кампанеллы…
Слова эти повисли в воздухе…
Кампанелла поблагодарил, но от гостеприимства отказался. Жить под кровлей, где еще ничего не случилось, но все уже дышит страхом, он не хотел. Не останется он в Риме. Он хочет продолжать работу, а не прятаться. Куда теперь? Дальше на север. Он ушел, унося рекомендательные письма ко двору флорентийского герцога Фернандо I Медичи.
Глава XXIII
…Геометрия определяет положение тела в пространстве тремя точками. География определяет местоположение координатами долготы и широты. Нетрудно указать, где был Кампанелла, когда покинул Рим и направился во Флоренцию, насколько уклонялся к востоку, где поднимался в гору, где спускался в долину. Путь, которым он следовал, давно проложен римлянами, прочертить его по карте легко.
Но как определить положение Кампанеллы в пространстве историческом?
Он родился в 1568 году. Был, значит, на три года старше Кеплера, на четыре — моложе Галилея и Шекспира, то есть принадлежал к поколению блистательному. О Шекспире он, по-видимому, никогда не узнал. О Кеплере знал бесспорно. С Галилеем ему было суждено познакомиться.
Путник, который идет из Рима во Флоренцию, уже не помнит, когда впервые услышал устрашающее слово «турки». В Стило и Стиньяно турками пугали детей. Джованни с детства впитал страх перед турками, которые давно заставляют трепетать все южное побережье Италии, пожалуй, всю страну. Впрочем, когда ему было три года, Венецианская республика и Испания, свирепо враждовавшие, отложили на время распри и в морском сражении при Лепанто разбили турецкий флот. Мальчик запомнил ликующий благовест, позже часто слышал рассказы о славной победе. Не так-то много в годы его детства и юности выигрывала Италия боев.
Турок разбили. Но верна старая пословица: «Нет мира под оливами». Сладок виноград его родины, но горька ее судьба. Уже сколько веков идут на ее земле войны, то междоусобные, то с внешними врагами — Испанией, Францией, Германией. Надменные предводители, свои и чужеземные, на могучих конях, способных вынести седока, закованного в латы, военачальники с жестокими, властными лицами, орлиными носами, тяжелыми подбородками, презрительно-холодными взглядами, скачут во главе своих отрядов по итальянской земле. Дуновение страха предшествует им. Позади остается разорение, опустошенные житницы, ограбленные города, опозоренные девушки и женщины, кровь. Предводители то объединяются друг с другом, то воюют между собой. Когда одного из них, кондотьера-итальянца, упрекнули, что он не думает об Италии, он ответил: «А где она?». Но и за пределами Италии, по ту сторону беловершинных Альп, нет мира — Испания, Германия, Франция в постоянной вражде между собой. А в Германии и Франции тоже нет ни единства, ни мира. Италия для них — добыча, которую они никак не могут поделить.
В Европе все время — война. Неслыханно поднялись в цене мушкеты, аркебузы, пищали, пушки. А спрос на кольчуги, шлемы и панцири поколебался. С тех пор, как изобретен порох, они перестали быть надежной защитой. Полководцы размышляют, как перестроить тактику бронированной конницы, — ох, нелегко это! Черт бы побрал Бертольда Шварца — немецкого монаха, который изобрел порох! Теперь князь, у которого нет артиллерии, уже не князь! Пушки кусаются. А к ним еще нужны повозки, да тягловые кони, да ядра, но недаром говорится: Si vis pacem, para bellum — «Хочешь мира, готовься к войне». Вот и готовятся.
Жизнь Томмазо Кампанеллы пришлась на время беспрерывных войн, которые все меньше походят на прежние. В них главное — не звон мечей, а свист пуль и ядер, грохот взрывов.
Итальянские купцы плачутся на тяжелые времена. Они еще не пришли в себя после 1499 года. Никто не ждал добра от смены столетий. Но кто мог знать, что в канун нового года, в канун нового века из далекой Португалии придет известие: португальские мореходы доставили в Европу на своих кораблях драгоценный груз пряностей. Проницательный банкир Джироламо Приули горестно записал в дневнике: «Когда в Венецию пришло это известие, оно вызвало большую досаду во всем городе… И сенаторы признали, что эта весть — худшее, что Венецианская республика когда-либо могла испытать, кроме потери самой свободы». Как же было не сокрушаться венецианским сенаторам и купцам! Веками Италия богатела, торгуя с Востоком. Совсем недавно турки захватили Константинополь и заперли для итальянцев выход на Восток. Теперь португальцы нанесли смертельный удар этой торговле. То было почти за семьдесят лет до рождения Кампанеллы. Но корабли с пряностями, причалившие в португальских портах, когда его и на свете не было, во многом определили его судьбу, как и судьбу многих его современников.
А еще на нее наложило отпечаток вторжение французов. Сиятельный миланский герцог враждовал с неаполитанским королем и не мог с ним управиться своими силами, хотя поначалу очень бахвалился. В 1494 году он попросил помощи французского короля. Тот охотно согласился. Французские отряды, как нож сквозь масло, прошли сквозь Италию, заняли Неаполитанское королевство и уже не пожелали оттуда уходить. Они принесли с собой бесчинства, поборы, грабежи, презрение к местным жителям и сифилис.
Испанцы, давно имевшие владения в Италии, взревновав, начали воевать с французами, сильно их потеснили, но французам удалось зацепиться на севере. Миланское герцогство попало под их власть, а испанцы стали хозяйничать там, откуда прогнали французов. Борьба испанцев с французами продолжалась долго, пока французов не прогнали совсем. Господство испанцев стало еще прочнее. Горькими воспоминаниями запечатлелись эти годы в памяти народа. Томмазо вырастал, слыша рассказы об этих страшных делах. Он впитывал в себя ненависть к захватчикам и презрение к своим властителям, которые, не умея договориться, накликали на страну такую беду.
Место Кампанеллы в пространстве историческом определялось не только тем, что происходило на его родине.
Лет за пятьдесят до его рождения монах Мартин Лютер, вернувшись в Германию из Рима, потрясенный симонией, процветавшей в этом городе, небрежением клириков к своим обязанностям, роскошью папского двора, узнав, на что идут деньги, которые собирают с верующих, как плату за отпущение грехов, выступил против наместника Христа на земле. На дверь церкви в Виттенберге прибил он тезисы против торговли индульгенциями и других отступлений от евангельских заветов. Грозно прозвучал
