захватил с собой деньги, чтобы тотчас оплатить покупку, что было весьма кстати. К сожалению, он узнал, что сеньора Монтесо нет дома, и его искренне огорчало, что придется уехать, не выполнив поручения.
— Завтра утром мой муж наверняка вернется, пусть даже после обеда, — пояснила она. — Сеньор, если вам разрешено задержаться до завтрашнего дня, я буду только рада принять вас у себя.
— Гм! — задумчиво ответил он. — Времени у меня хватит, но так и так утро пропадет.
— Ну, в таком случае, — вмешался Монтесо, — с утра я буду в вашем распоряжении. Я — брат хозяина и одновременно его компаньон, поэтому имею право заключать сделки от его имени.
— Раз так, то утром я, разумеется, приеду к вам.
— Приедете? Позвольте? Вы останетесь у нас!
— Это невозможно, сеньор. Я не смею вас обременять; это мне в наказание за то, что так поздно приехал.
— Ба! Мы вас не отпустим, сеньор. Или, может быть, вы считаете обитателей эстансии Дель- Йербатеро неспособными на такую бесцеремонность.
— Нет, конечно, нет. Но я не могу принять ваше любезное приглашение, потому что я не один, со мной пятеро моих кавалеристов, которые понадобятся мне, если сделка состоится.
— Пустяки, на эстансии может разместиться гораздо больше народу, и это вовсе нас не стеснит. Разрешите, я займусь этим!
Он вышел, а лейтенанту пришлось сесть за стол и разделить с нами трапезу. Он старался держаться учтиво. И все же он мне не нравился. В чем была причина, я и сам не знал. Он был старше, гораздо старше, чем подобает лейтенанту; пожалуй, ему перевалило за сорок. Но причина моей антипатии была все же не в этом. Все его лицо, вплоть до самых щек, заросло окладистой бородой, густые брови срослись на переносице. Взгляд был колючим, как он ни старался его смягчить. Его форма напоминала мундир зуава[87] и изготовлена была из грубых тканей. Мне казалось, что незнакомец был не похож на офицера, хотя, может быть, только потому, что я не знал здешнюю жизнь и все измерял мерками строгой, так называемой «молодцеватой» выправки немецких офицеров.
Однако он произвел похожее впечатление и на остальных. Беседа застопорилась. Хотя лейтенант изо всех сил старался понравиться нам, это у него не получалось. Внезапно нас охватила какая-то скованность.
Свои слова он адресовал в основном мне. Казалось, именно я интересовал его больше всего. Он расспрашивал о моей родине, о тамошней обстановке, и его вопросы были глупы. Человек этот был в высшей степени невеждой. Но если я обращался к нему с назидательной репликой, то он, сверкнув своими темными глазами, так поглядывал на меня, словно я совершил смертный грех. Вовсе не удивительно, что беседа в конце концов увяла. Да и вся атмосфера радости, царившая этим вечером, померкла из-за нашего гостя.
Он, пожалуй, почувствовал это, ибо поднялся и попросил разрешения удалиться, сославшись на то, что очень утомлен. Казалось, он вообще не понимал, какую бестактность допускает. Но был наказан за нее: сеньора лишь холодно кивнула ему на прощание, а Монтесо позвонил пеону и приказал ему отвести лейтенанта в его комнату.
Когда он ушел, все облегченно вздохнули. Однако лишь после некоторой паузы йербатеро спросил меня:
— Ну, сеньор, как вам нравится наша кавалерия?
— Этот лейтенант — типичный ее представитель?
— Слава Богу, нет. Я не понимаю, как подобного человека можно направить для покупки новых лошадей. У меня нет желания торговаться с ним. Скорее всего, я заломлю такую цену, что он сразу же уедет отсюда.
— Тебе надо было бы сделать это до того, как он уселся за стол, — улыбнулась дама. — Давайте забудем это недоразумение и снова станем веселы как прежде.
Так мы и сделали. Мы просидели до полуночи, признавшись напоследок друг другу, что нам давно не выпадало такого чудного вечера. Монтесо взял обеих дам за руки, а я подал руку сеньоре, и мы еще с четверть часа гуляли в саду. Затем йербатеро отвел меня в мою комнату.
Утром я услышал, что в саду снова собираются пить шоколад, и спустился туда. Вероятно, я пробудился раньше всех и потому никого не застал в беседке, хотя на столе уже стояла посуда. Тогда я прошелся в самый конец сада. Там виднелось несколько ступенек, которые вели в небольшую беседку, расположенную на уровне верхнего края стены, что огораживала сад. Оттуда можно было выглянуть за ограду, посмотреть на раскинувшиеся вокруг пастбища и бродившие по ним стада. Я поднялся по ступеням, уселся наверху и окинул взором совершенно неромантический пейзаж. Я провел там всего две или три минуты, как вдруг услышал шаги в саду, они приближались к моему убежищу. Беседка густо заросла зеленью, поэтому меня не было видно; я же, выглянув в просветы между листвой, увидел двух грязных, бородатых парней, стоявших неподалеку и очень оживленно беседовавших между собой. Они были одеты в красные чирипы и пончо в красную и синюю полоску, на головах у них виднелись красные шапки, а на ногах — сапоги без подметок, но с крупными колесиками на шпорах.
Конечно же, это были двое из тех пятерых кавалеристов, что приехали вместе с лейтенантом. Мне не слышно было, о чем они говорили, поскольку они переговаривались вполголоса. Они не спеша подошли к моему убежищу и стали подниматься по ступенькам. В пылу беседы они на несколько мгновений остановились. Я уже мог расслышать слова одного из них:
— Да робеть-то зачем, мы ведь ничуть не рискуем.
— Я знаю это не хуже тебя, мне даже в голову не приходит бояться. Я только одно хотел сказать: что дело потруднее, чем мы думали.
— Все из-за этой перемены, случившейся с йербатеро?
— Да. Кто бы мог предположить, что он брат и компаньон хозяина эстансии! Потому все меняется. Покупка лошадей…
Он испуганно замер: в этот момент они вошли в беседку и увидели меня. Их загорелые обветренные лица стали еще темнее, потому что они покраснели.
— Простите! — выдавил один из них. — Мы не знали, что здесь кто-то есть, сеньор.
Я ответил им резким взглядом, это еще больше их смутило, они повернулись и пошли.
— Черт возьми! — снова услышал я. — Кто мог предположить, что этот…
Дальше я не мог ничего разобрать, поскольку они очень быстро удалились. То, что я услышал, заставило меня серьезно призадуматься. Они не сказали, собственно, ничего настораживающего; но тревога у меня все-таки появилась. Было такое ощущение, словно нам или, по крайней мере, мне грозит какая-то опасность.
Я подождал еще немного, а потом снова спустился в сад. По пути я наткнулся на Монтесо и поведал ему о небольшой интермедии[88], слово в слово повторив услышанное.
— Это встревожило вас? — спросил он.
— Конечно, сеньор, согласитесь, что это очень странно!
— Да? Я не нахожу.
— Но они говорили о риске!
— Покупка лошадей всегда связана с риском.
— Но они ведь считают, что дело осложнилось из-за того, что вы совладелец эстансии.
— Это потому, наверное, что они думают, что я, как опытный йербатеро, назначу более высокую цену, чем мой брат.
— А я считаю, что их слова надо истолковать совершенно иначе. Не мог ли мнимый комиссар опять приложить руку к этому?
— Хотел бы я знать как! Однако вы все видите в черном цвете. Стоило пробудиться вашей недоверчивости, как ничто, кажется, не может ее успокоить. Теперь в самых простых вещах вам мерещится опасность. Ваши подозрения необоснованны. Поверьте мне! Вот идет моя невестка с дочерью и офицером. Я прошу вас, не смущайте их простые души своими подозрениями!
Монтесо был одет не так, как накануне вечером. Мы хотели совершить прогулку верхом, и потому он выбрал свой старый костюм. Разве что сапоги служили намеком на то, что он хозяин эстансии.
