— Но с нами же брат Иларио, и, значит, нам ничто не угрожает. Разве не так?
— Мне ничего об этом не известно, я не знаком с братом Иларио.
Раздались крики, ругательства, громкий конский топот, прерываемые ударами в дверь.
— Откройте, откройте! — заорали снаружи. — Иначе мы вышибем ворота!
В это время ко мне подошел брат Иларио. Он сказал:
— Вы сказали, что невиновны. Мы верим вам, и вы сможете рассчитывать на нас.
— Я даю вам честное слово, что невиновен.
— Этого достаточно, сеньор.
— Хотите знать, почему они хотят меня схватить?
— После, после об этом! Сперва надо переговорить с ними.
Брат Иларио был рослым, костистым человеком. Он носил широкополую черную фетровую шляпу, однобортный сюртук из черной ткани, длинные полы которого доходили до щиколоток; над стоячим воротником сюртука виднелась белая полоска. Обут он был в высокие сапоги со шпорами. За кожаным поясом, обхватывавшим его стройную талию, помимо ножа, торчали рукоятки двух крупнокалиберных револьверов, — странные, согласитесь, атрибуты для священника. Черты лица его были тонкими, в них присутствовала кротость, большие голубые глаза смотрели по-детски ласково.
В воротах ранчо имелось четырехугольное потайное окошко шириной в пару ладоней, его закрывала дверца. Брат Иларио приоткрыл ее, выглянул и спросил:
— Чего вы хотите, сеньоры?
— Немедленно откройте! — Я узнал голос главаря.
— Кто вы?
— Национальная гвардия, а я командир отряда — майор Кадера.
— Понятно. Что вам нужно?
— Мы требуем выдать беглеца, которого вы укрыли. Он приговорен к смертной казни.
— За что он был осужден?
— За убийство, мятеж и государственную измену.
— Кем он был осужден?
— Трибуналом.
— Какого гарнизона?
— Черт побери! Не хватит ли вопросов? Мы вам не школьники!
Брат Иларио ненадолго умолк, по-видимому, он внимательно осматривал прибывших. Затем произнес:
— Насколько я понимаю, этот трибунал вы же сами и учредили. Гм! Об этом мы еще поговорим. Но сначала я хочу выслушать иностранца.
— Проклятие! Мы что, должны здесь ждать, пока он наплетет вам три короба небылиц? На это у нас нет времени. Если вы не откроете ворота немедленно, мы вышибем их!
— Мы будем обороняться!
— Не смешите меня! Со мной полсотни кавалеристов, и мы готовы спалить все ваше ранчо.
— Остыньте, сеньор! Мы не из тех, кого можно запугать. Я и один не побоюсь сразиться с вами.
— А ты кто такой?
— Я — брат Иларио.
— Брат, стало быть! Вот дела! Да перед монахом и курица не струхнет! Шутки в сторону! Если вы немедленно не выдадите беглеца, мы начнем штурм!
— Но я — здешний комендант…
— Монах — комендант! Помрешь от хохота! Чем же вы намерены защищать свою крепость?
— Для начала простым увещеванием. Горе тому, кто своей дланью вознамерится коснуться сего жилища или обитателей оного. Здесь пребывает умирающий.
— Нам наплевать на это, да и на вас, брат… брат… брат Иларио!
— Ладно, тогда я скажу вам, сеньор, что я ношу еще одно имя. В этих краях меня называют Братом- Ягуаром.
— Брат… брат… Я… гуар! — воскликнул майор, растягивая слоги и слова. Было ясно, что он перепуган до смерти.
Брат-Ягуар повернулся ко мне и сказал:
— Вы в безопасности, сеньор. Эти люди не посмеют пойти против меня!
III
БРАТ-ЯГУАР
Я был изумлен. За что этот странный человек получил такое грозное имя? Чем он его заслужил? Ягуар! Как не сочеталось это слово с кротостью и смирением, делавшими его бледное, безбородое лицо таким притягательным!
В тоне, которым он разговаривал с кавалеристами, было что-то бесстрашное, самоуверенное, даже воинственное. А когда он повернулся ко мне, его глаза блестели, словно он считал, что победил очень сильного и опасного врага. Он снова взглянул в окошко и крикнул:
— Ждите здесь! Через полчаса я скажу, что решил. Но если кто-то отважится на враждебный шаг, будет иметь дело с Братом-Ягуаром. Запомните это!
Он закрыл окошко. Я давно уже спрыгнул с лошади, но все еще поглаживал ее, ведь она отлично исполнила свой долг.
Брат Иларио видел это. Он протянул мне руку и сказал:
— Одобряю вас, сеньор. Вы хорошо обращаетесь с лошадью. Здесь редко такое увидишь. Я уверен, что вы человек хороший. Проходите в комнату!
Он распахнул узкую дверь, и мы прошли в жилую комнату. Она оказалась выше, чем бывает обычно на ранчо, потолок ее был дощатым. Стекла в окнах сияли чистотой, так же как и столы, стулья и полы. Это так напоминало мне родину. Возле двери висел сосуд со святой водой; за все эти дни такого рода предмет ни разу не попался мне на глаза, хотя государственная религия Восточного берега — католичество. Напротив висело зеркало, а по обе стороны от него — искусные олеографии [92], изображавшие скорбящую Матерь Божью и Спасителя в терновом венце. В углу помещалась большая изразцовая печь, а за ней, в комнате, которую в некоторых землях Германии называют «запечком», стояла старая, обтянутая кожей софа. Мне казалось, что я нахожусь в крестьянском доме где- нибудь в Тюрингии[93] или Баварии [94]. От обитателей этого жилища тоже веяло чем-то родным. Женщине, встретившей меня у ворот, было лет сорок, ее муж был лет на десять старше. Оба одевались примерно так, как принято в Фихтеле[95]. У женщины было живое, подвижное, миловидное лицо, в выражении которого сквозила печаль. Муж ее выглядел человеком дородным, такие частенько говорят о себе: «Пусть я человек небогатый, но все, что нужно, у меня есть, и хоть по паре грошей в неделю да прибавляется». Другая женщина, стоявшая возле ворот, оказалась служанкой индейского происхождения. Она не осталась с нами, а прошла в другую комнату. Звон тарелок и прочих приборов подсказал мне, что там находилась кухня.
Итак, нас было четверо. Пока хозяин с хозяйкой сдвигали стулья к столу, брат Иларио произнес:
— Мое имя вы знаете, сеньор. А ваших соотечественников, в доме которых вы находитесь, зовут сеньор и сеньора Бюргли.
— Судя по фамилии, вы из Швейцарии? — спросил я владельца ранчо.
— Вы правы.
— А сеньора тоже швейцарка? — Я спрашивал по-испански, так как Иларио, как я думал, не знал немецкого.
— Нет. Она из Тюрингии, из-под Арнштадта, — прозвучал ответ.
— Вот как? Швейцарцы здесь, на Восточном берегу, отнюдь не редкость, но повстречать на Рио-
