было почти неизбежным.
Хотя плотогоны услышали звуки колокола, но вняли им слишком поздно. Пароход наткнулся на плот и носом сел на бревна.
Плотогоны разделились на две группы. Одна половина трудилась впереди, другая орудовала длинными веслами позади. Первые едва успели отскочить назад, когда пароход наехал на переднюю клетку и врезался в нее. Люди отбежали поодаль, к тем, кто налегал на весла. Вместе они повернули эту часть плота к берегу, к ближайшему берегу, тому, что лежал по левую руку от нас. Там они закрепили плот с помощью канатов, которые все время держали наготове, и кольев.
Капитан приказал выключить машину, но было слишком поздно. Передняя часть судна глубоко увязла среди бревен. Корма, погрузившись под воду, увлекла за собой спасательную лодку, та зачерпнула воды, затонула.
Крепкие лианы, стягивавшие бревна плота, частично порвались, и громадные стволы беспрестанно бились и бились о корпус судна. Если они пробьют дыру, то корабль всего за несколько минут пойдет ко дну. В образовавшемся водовороте погибнет множество пассажиров. Следовало как можно быстрее искать спасения на суше, но сделать это можно было лишь вплавь, ведь лодка затонула.
Капитан приказал дать задний ход, но колеса не доставали до воды; сдвинуть судно с места было невозможно. Может быть, его удалось бы освободить, расшатав с помощью топоров бревна, его удерживавшие. Но эта затея была небезопасной, ведь плот стал бы дергаться вместе с судном, и в обшивке корабля легко могла образоваться течь.
Ждать было нельзя. Вслед за нами на палубу поднялись йербатеро и офицер со своим негром. Остальные теснились за их спинами. Через считанные мгновения могла разразиться паника, что еще более затруднит спасение.
Я отнес индеанку к своей гнедой, которая все еще лежала связанной на палубе. Я осведомился у сына этой женщины, умеет ли он плавать. Хотя он кивнул, но тут же знаком дал мне понять, что сомневается, сумеет ли в такую непогоду доставить на берег мать. Едва я развязал гнедую, собираясь усадить индеанку в седло, как офицер взял меня за руку и, напрягая все силы, крикнул мне:
— Я доберусь до берега, но у меня с собой важные документы, их нельзя мочить. Вы не возьмете их с собой?
Я кивнул. Он дал мне бумажник, который я сунул под шляпу; затем я туго обвязал голову платком, чтобы бумажник не выскользнул. Обмотав себе плечи ремнем лассо, я вскочил в седло, перекинул через плечо винтовку и взял женщину на руки.
Пассажиры пробивались на палубу. Их крики заглушали даже завывания бури. Брат Иларио прыгнул в воду. Йербатеро последовали за ним, офицер с негром тоже. Я погнал лошадь на корму, и вот уже поток, затопивший ее, стал заливать седло. Я направил коня в бушевавшую воду реки. Индеец следовал за мной: он хотел держаться возле матери.
Волны с такой яростью накатывались на нас, что голова лошади скрывалась под водой, вода доходила мне до груди, однако лошадь была очень сильной и быстро выбралась наверх.
Нам повезло, что памперо гнал волны вверх по течению, а не вниз, иначе бы нас увлекло туда, где берег круто вздымался из воды, и пристать к нему мы бы не сумели. Все же, чтобы достичь берега, требовалось приложить все силы. Лошадь выдержала. Всякий раз при приближении водяного вала мне приходилось поднимать индеанку, чтобы вода не залила ей лицо.
Наконец гнедая ощутила твердую почву; другие пловцы еще не добрались до нее. Я спрыгнул, положил индеанку на землю, снял винтовку и развязал лассо. Сперва я бросил ремень брату Иларио и вытащил его на берег, затем помог сборщику чая Монтесо, который, оказавшись на земле, тотчас достал свое лассо, чтобы проделать то же самое. Постепенно удалось вытянуть на берег всех. Потом я вернул офицеру его бумажник, оставшийся совершенно сухим. Однако сам я промок насквозь, впрочем, как и все остальные.
Тем временем стало намного светлее. Судно зависло на плоту невдалеке от берега; мы видели каждого из пассажиров; все они теперь теснились на вздымавшейся из воды части палубы. Мы слышали их крики, долетевшие до нас сквозь бурю, судя по их движениям, они были чрезвычайно напуганы. Корма все глубже погружалась в воду. Четверо штурвальных перешли наконец на носовую часть корабля, так как руль полностью захлестнуло волнами. Нос парохода тоже начал крениться. Плотогоны, вооружившись топорами, рискнули подойти поближе и отсоединить первую клетку, на которой засело судно. Лианы были перерублены, и вода увлекала одно бревно за другим, кряжистые стволы неминуемо должны были пропороть обшивку корабля.
Колеса снова очутились в воде. Судно немного двинулось назад, вниз по течению, потом снова направилось вперед, чтобы пристать к пологому берегу. Сделано это было вовремя: выяснилось, что нос парохода пробит. Вода хлынула в пробоину и начала заполнять нижний отсек. Корма снова всплыла, и, когда матросы бросили оба якоря, нос так же, как и корму, пришлось подпереть шестами. Затем достали затонувшую лодку и вычерпали из нее воду, чтобы доставить пассажиров на берег, когда волны немного улягутся.
Если бы мы знали, что опасность удастся преодолеть таким вот образом, то остались бы на борту и не вымокли бы до нитки.
О продолжении плавания не могло быть и речи. Судно с пробоиной в борту не способно двигаться дальше; надо было здесь же, на месте, латать течь. Вода быстро проникла в машинное отделение и погасила топки.
Конечно, все происходило не так стремительно, как я рассказываю об этом. С момента столкновения и до того, как пароход оказался в безопасности, прошло почти два часа. К этому времени буря заметно улеглась, и пассажиров постепенно перевезли на берег.
Потом капитан распорядился подплыть к плотогонам и отругать их, хотя они этого нисколько не заслуживали. Капитан требовал возмещения ущерба. Те, в свою очередь, добивались того же, ведь ради спасения парохода им пришлось пожертвовать целой клеткой плота. Капитан обвинял их, заявляя, что они не обратили внимания на предостерегающий колокольный звон. Они же доказывали ему, что пароход, уклоняясь от бури, заплыл в тот рукав реки, который предназначается для плотов. В конце концов капитан согласился и предложил плотогонам обратиться в компанию, которая владела пароходом.
А что было делать нам?
На сильном ветру наша одежда очень быстро высохла. Странно, но купание очень благотворно подействовало на больную индеанку. Ее одеяние, напоминавшее длинную рубашку, высохло чрезвычайно быстро, и она заявила, что чувствует себя хорошо.
Капитан сказал нам, что лишь послезавтра мы дождемся следующего парохода, на котором сможем продолжить путешествие. Он посоветовал нам соорудить шалаши из кустарника и тростника и был уверен, что провианта нам хватит. Мы согласились, все равно ведь другого убежища здесь не было.
В это время ко мне подошел индеец. Он был очень благодарен за то, что я помог его матери; поэтому он сказал:
— Сеньор, когда уляжется буря, вам здесь будет не справиться с москитами. Если хотите, я могу отвести вас в более подходящее место.
— Куда это?
— Поблизости есть одно ранчо, на котором я служил. Владелец его индеец, дальний мой родственник. Зовут его Антонио Гомарра, он бы принял вас с радостью.
— Далеко ли отсюда ранчо?
— Три часа ходьбы, но на лошади туда можно добраться не более чем за час.
— Нет, мне придется отказаться от этого, я не могу расстаться со своими товарищами.
— Вы можете отправиться туда вместе с ними!
— Но нас девять человек, не считая меня!
— Ничего страшного, это не так уж и много. Другое дело, что всех пассажиров хозяин не сможет принять у себя. Поэтому я вас очень прошу, не говорите, куда идете.
Предложение мне понравилось. Я изложил своим спутникам суть дела, и они согласились.
От капитана мы узнали, что до середины послезавтрашнего дня нечего было и надеяться на пароход, поэтому мы могли до утра остаться на ранчо, не опасаясь, что пропустим транспорт. Тем, кто интересовался
