которые рассчитывали поживиться на этой войне — либо за счет трофеев, либо благодаря военному покровительству, либо от выгодных браков. Гиральд Камбрийский (собств. Джеральд Барри, участник похода в Ирландию. — Прим. ред.) пишет, что этот контингент составили одиннадцать рыцарей и семьдесят лучников. По оценкам Гиральда Камбрийского, среди них выделялся двоюродный брат Стронгбоу — Раймон Фиц-Уильям, известный еще под именем Раймона ле Гро.
По прибытии англичане обосновались в Бегинбуне, в четырех милях от Уотерфорда, представлявшем собой небольшое, наспех сооруженное деревоземляное укрепление, окруженное рвом. Оно едва было закончено, когда англичане подверглись нападению большого отряда ирландцев из Уотерфорда. Гиральд Камбрийский оценивает их численность в 3000 человек, разделенных на три отряда, в то время как автор «Песни о Дермоте и о графе» (это произведение, написанное на старофранцузском языке, сохранилось в манускрипте 1226–1230 гг. — Прим. ред.) утверждает, что против сотни англичан выступило от 3000 до 4000 ирландцев. Но в любом случае ирландцы намного превосходили англичан по численности. Англичане совершили вылазку, рассчитывая, что их рыцари в тяжелых доспехах и лучники смогут отразить натиск ирландцев. Однако численность противника все-таки сказалась, и они были отброшены обратно в лагерь. Здесь англичане вновь сосредоточили силы, провели успешное контрнаступление и обратили ирландцев в бегство. Как указывает летописец, они прекратили преследование лишь тогда, когда «уже не в силах были рубить». Эта замечательная, выдающаяся победа для столь небольшого отряда продемонстрировала высокую эффективность даже немногочисленной группы профессиональных рыцарей и лучников. Современник тех событий, хронист Жерваз Кентерберийский отмечает, что ирландцам никогда не удавалось одолеть уступающих им по численности, но превосходящих в тактике англичан, которые были к тому же храбрее и искуснее в воинском деле.
Одним из главных «трофеев» этого триумфа стали захваченные в плен семьдесят знатных ирландцев. Пленников заковали в кандалы и привели в лагерь англичан. Среди победителей разгорелся спор по поводу того, как поступить с пленниками. Раймон ле Гро придерживался мнения о том, что за ирландцев нужно потребовать выкуп. Он надеялся, что англичане выручат за них огромную сумму, а может быть, и сам город Уотерфорд. Эрве Монморанси настаивал на казни — именно его советом в конце концов и воспользовались. Несмотря на согласие по поводу количества пленных, подлежащих казни, Гиральд Камбрийский и автор «Песни о Дермоте» расходятся в том, как эта казнь была осуществлена. Первый утверждает, что пленных сбросили с вершины скалы. В «Песне о Дермоте» представлена более мрачная альтернатива. Автор этой древнефранцузской поэмы утверждает, что они были обезглавлены, а туловища потом сброшены со скалы. Согласно летописному источнику, палачом у несчастных стала Алиса Абервенни, чей возлюбленный был убит ирландцами в сражении. Однако автор «Песни о Дермоте» несколько противоречит себе, заявляя, что экзекуцией занимались рыцари. И в самом деле, маловероятно, чтобы примкнувшая к воинам девушка обладала достаточной силой и выдержкой, чтобы тяжелым топором обезглавить семьдесят мужчин и потом выбросить их тела в море. Если в этой версии и есть доля истины, то можно допустить, что упомянутая Алиса убила одного-двух ирландцев в качестве символической мести за гибель возлюбленного.
«Песнь о Дермоте» ясно разъясняет, почему нормандцы провели эту массовую казнь: она призвана была продемонстрировать их свирепость и навести ужас на врагов:
Ирландцев взяли в плен Семьдесят человек, Но благородные рыцари Обезглавили их. Одной девице Вручили топор Из закаленной стали, И обезглавила она всех до единого, А потом сбросила их тела со скалы. …………………….. Дабы унизить ирландцев, Рыцари это свершили. И все местные ирландцы Пришли в замешательство. Вернулись они к себе Сокрушенными и растерянными. Гиральд Камбрийский в своем труде «Завоевание Ирландии» предлагает более интересное объяснение в форме интригующего спора между Раймоном ле Гро и Эрве Монморанси. Это дает нам бесценное понимание военной и нравственной дилеммы между милосердием и беспощадностью, между принципами гуманизма и военным рационализмом. Речь Раймона проникнута стремлением к поиску разумного сочетания милосердия и практического подхода. Он начинает с того, что вновь подтверждает свои полномочия, заявив, что не станет настаивать на пощаде, ясно и отчетливо определив статус пленников и назвав их «побежденным противником». Но, по его словам, они заслуживают снисходительности, потому что они не «воры, не мятежники, не предатели и не разбойники», эти люди «побеждены в бою, в котором они фактически защищали свою родину», что, несомненно, «заслуживает всяческого уважения». Раймон приводит доводы о том, что милость, проявленная по отношению к этим людям, послужит для ирландцев более убедительным примером, чем бессердечие, пытки и смерть. Последнее, по его мнению, «навлечет на нас стыд и позор и сильно навредит нам». Потом он затрагивает несентиментальную сторону дела и объясняет своим товарищам, что гибель пленников не служит никакой военной цели, в то время как «выкуп за них должен считаться для нас куда более выгодным мероприятием… потому что позволит увеличить жалованье солдатам и явит пример благородного поведения». Этот последний довод — по сути призыв к своекорыстию: если мы не убьем этих людей, ставших нашими пленниками, возможно, и они не убьют нас, попади мы в их руки в будущем. Подобные соображения служили довольно эффективным сдерживающим фактором, как нам предстоит убедиться позднее. Потом Раймон заканчивает свою речь пылким описанием грозной роли воина в битве и его гуманного поведения после ее окончания.
Реакция Эрве носит более утилитарный, практический характер, она непосредственная и традиционная, если выражаться категориями военных подходов, но ее простота не должна умалять ее практичность. Он высмеивает малодушную, с его точки зрения, позицию Раймона: «Не стоит думать, что чужую страну можно покорить милосердием, а не огнем и мечом!» Он убедительно защищает свою позицию. Вражеский род не достоин милости, а «должен покорно склонить головы перед силой оружия и страхом жестокого обращения. Если люди до сих пор горды и непокорны, их следует подчинять всеми доступными средствами, а милосердию здесь не место». Он обвиняет Раймона в «преступном сострадании» и в том, что тот «поддался большому числу врагов». Далее он поднимает вопрос о личной безопасности и делает это более убедительно, чем Раймон: «Сейчас в нашем лагере врагов больше, чем нас самих». Таким образом, опасность грозила англичанам не только со всех сторон снаружи, но теперь она существовала и внутри лагеря. «А что если эти люди смогут вырваться и попытаются завладеть оружием?» Играя на чувстве страха своих солдат, он добавляет, что попади они в руки ирландцев, те не дали бы им ни малейшего шанса на спасение. В конце своей речи он приводит классический вывод, который лежит в основе большинства средневековых зверств, совершаемых во время войн. Эрве Монморанси призывает пленников казнить, чтобы «смерть этих людей внушила страх остальным, а их пример заставил других непокорных преступников воздержаться от будущего нападения на нас».
