Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне

жестокости того или иного преступления не так важна, как суровость публичного наказания за все виды преступлений: приблизительно восемь процентов всех казней в Англии были назначены за нетяжкие преступления, в большинстве своем связанные с кражей или поджогом имущества.

В общем и целом схожее отношение к жестокости и насилию со стороны правителей и их народов господствовало по всей Европе. Так же, как и в Англии, монархи удерживали свое положение по данному им свыше божественному праву, и поэтому наказание за деяния против государства в лице короля служило божьей карой. Идеи, связанные с наказаниями, уходят корнями еще в древнеримские времена (средневековая Священная Римская империя явилась своего рода попыткой имитации своей более знаменитой предшественницы) и в ранний период церковной истории с ее длинным перечнем мучеников. В Европе мы, наверное, сможем различить даже более древние виды наказаний, которые позднее получили развитие в Англии, такие, как замена смертной казни причинением телесных увечий: например, в начале VII века вестготы в качестве такой альтернативы иногда применяли ослепление осужденного. Как уже обсуждалось, телесные увечья применялись с целью устрашения и в качестве наглядного примера, но вместе с тем заключали в себе и иные намерения. Порой они были слишком недвусмысленными, но весьма эффективными: вор, лишенный рук, едва ли мог возобновить свои прежние занятия. В ряде случаев намерения карающей стороны были более «тонкими»: по меньшей мере, в одном из средневековых источников ослепление преступников объясняется тем, что осужденный не сможет увидеть нанесенный им ущерб, а следовательно, не получит должного удовлетворения.

Ряд преступлений подразумевал вполне определенный вид наказаний. Так, например, в Англии для фальшивомонетчиков предусматривались телесные увечья, а во Франции — сварение в кипятке. В Европе и в Византийской империи ослеплению подвергались политические преступники; этот вид наказания получил распространение в эпоху Карла Великого. Как один из видов телесных увечий, оно давало возможность правителю проявлять свою «милость» в отношении преступников, чьи деяния заслуживали смерти. Средневековые источники возносят хвалу Карлу Великому и Пипину Короткому, которые, подавив мятежи в 768 и 792 гг., велели вместо казни заговорщиков ослепить их. Аналогичным образом, три столетия спустя французский хронист Сугерий отмечает «милость», проявленную королем Генрихом I по отношению к казначею, покушавшемуся на его жизнь: осужденный подвергся ослеплению и кастрации, вместо того чтобы быть повешенным за совершенное преступление. Нередко случалось и так, что в процессе нанесения телесных увечий столь ужасные раны приводили к смерти осужденного. Согласно свидетельству одного из современников, король Иоанн вполне милостиво отнесся к своему сопернику и племяннику Артуру Бретонскому, когда велел того «всего лишь» кастрировать; при этом жертва скончалась от болевого шока. Интересно отметить, как различные формы наказаний выработали свое собственное теологическое оправдание. Например, ослепление трактовалось как невозможность лицезреть божественный свет, который бог пролил на мирского государя.

В недавно опубликованном крупном исследовании Тревора Дина «Преступления в средневековой Европе» / Crime in Medieval Europe (2001) обнаруживаются сходства в характере преступлений в Англии, а также различия в судебных подходах. И опять здесь ощущается влияние имперского Рима, причем Англия несколько отклонилась от остальной Европы, создав у себя общее право, а позднее — круговую поруку, которая в XIV веке пришла в упадок за счет изменения положения различных социальных групп. Однако позднее в эпоху Средневековья наметилось некоторое сближение: судебная ордалия стала применяться реже и постепенно отошла в тень, по мере того как росла квалификация судей, получавших университетское образование, а роль централизованной, монархической власти в преследовании преступников возросла как никогда. Европа обычно сильнее придерживалась инквизиторской линии, что неудивительно, поскольку громкие процессы церковной инквизиции имели большое влияние. Это позволило узаконить пытки при судебных расследованиях.

К XIII в. пытки уже вполне утвердились во Франции, Италии и Германии; а в XIV в. эта «судебная процедура» получила общее распространение. Поначалу судебные пытки тщательно регламентировались и могли применяться лишь один раз, однако с течением времени их использование осуществлялось с меньшим количеством оговорок. Прежде всего, признания, выбиваемые из осужденных с помощью пыток, необходимо было подтвердить за пределами пыточной камеры, но подобными «тонкостями» зачастую пренебрегали. В Венеции и Париже в эпоху Позднего Средневековья пытка являлась нормой при рассмотрении воровских дел; деформация конечностей, переломы и даже смерть от чрезмерного усердия палачей — все это подробно фиксировалось в документах того времени. Понятно, что «некоторые подозреваемые признавались в чем угодно, лишь бы прекратить свои мучения». Иногда, как, например в 1369 году во Флоренции, составлялись письменные жалобы на поспешное обращение к пыткам в уголовном судопроизводстве. Эти жалобы иногда оказывались эффективны; согласно одной из записей, в 1488 году в Париже под давлением родственников и друзей осужденных лишь двадцать обвиняемых из шестисот были подвергнуты пытке. Однако пытка, в отличие от наказания и казни, редко проводилась публично; это была позорная мера, не требующая никакой публичности. В конце концов, отвратительные методы пыток применялись и к невинным жертвам. В 1376 году в Воверте подозреваемый фальшивомонетчик был подвергнут пытке трижды, прежде чем его все-таки отпустили на свободу. В другом эпизоде в том же столетии фигурирует некий Финуччио де Марти, которого четырежды пытали за уклонение от уплаты налогов, прежде чем судья велел отпустить его.

Как и в случае с видами казней, разнообразие пыток, казалось, ограничивалось только воображением; и в самом деле, некоторые пытки были приспособлены для публичных казней. Без сомнения, существовал также дьявольский обмен идеями между военной и гражданской сферами. В отличие от казней, пытка не требовала всеобщего одобрения, но, как своего рода «окошко» в мир средневековых нравов, она показывает, до какой пугающей степени могли дойти власти в санкционировании официальных форм жестокости при поддержании закона и порядка. Технические методы включали в себя как хитроумные приспособления, так и весьма незатейливые, и все это часто сочеталось со смертной казнью.

Очень распространенным было сажание на кол. Именно за этот излюбленный способ печально знаменитый валашский князь Влад III Дракула в середине XV в. и получил прозвище Цепеш, что в переводе с турецкого означает «Сажатель-на-кол». Влад, прообраз главного героя романа Брэма Стокера «Дракула», «научился» этому методу в юности, во время своего пребывания при дворах турецких правителей в качестве «почетного пленника». Современники пишут, что однажды мусульманские послы, посетившие двор Влада III, не сняли головные уборы, когда их представили князю; разозлившись, тот велел прибить шапки и чалмы гвоздями к их головам. На всей территории его княжества можно было видеть трупы жертв, насаженные на огромные колья. Подобного рода казнь существовала в различных вариантах. Например, жертву растягивали на полу и привязывали либо держали, затем металлический кубик с шипами вдавливали в пятку при помощи специальных тисков. Постоянная изнуряющая боль вызывала рывки и дерганья жертвы, что приводило к еще более сильному вдавливанию шипов в пятку.

Сжиганию на костре обычно подвергались женщины и еретики, но огонь часто использовали и при пытках. Процесс казни либо ускорялся (для этого использовали масло, а позднее — порох), либо замедлялся — с помощью сырого хвороста. Детальное описание одной из таких казней в XVI веке приводится ниже, в нем рассказывается о сожжении Джона Хупера, епископа Глостерского:

…Но даже когда лицо его совершенно почернело от пламени, а язык раздулся так, что он уже не мог ни говорить, ни кричать, губы же еще продолжали шевелиться, пока не прилипли к деснам; он бил себя руками в грудь, пока одна из рук не ослабела и не опустилась; он продолжал колотить другой рукой, в то время как с кончиков пальцев сочились жир, вода и кровь. Вскоре, когда нижняя часть тела уже была целиком поглощена огнем, он бессильно повис над стягивающими его оковами… Прежде чем он умер, из живота стали вываливаться внутренности.

Вся эта жуткая процедура заняла в данном случае 45 минут. Такова была судьба многих осужденных в эпоху Средневековья, от мелких преступников и еретиков до знаменитых исторических фигур, таких как Джиль де Рэ^[7], Жанна д’Арк и Ян Гус. Подобную участь испытали на себе многочисленные жертвы войн, погибшие при поджоге церквей, где многие беженцы искали спасения. Те, кому «повезло», как, например, гарнизону Пти-Андели в 1203 году, просто