25 ноября в Берлине.
Вильгельм сообщил Эйленбургу, что состояние отца «безнадежно», то же он повторил 14 ноября Вальдерзее. По мнению принца, операция может продлить жизнь Фрица не более чем на насколько месяцев. Престарелый кайзер пригласил к себе докторов, чтобы они просветили его насчет болезни сына. Те единодушно высказались против операции — поздно, время упущено.
Все обвиняли Викки и нанятого ею «знахаря-англичанина». С отцом Вильгельм распрощался более или менее мирно, зато устроил бурную ссору с находившимся там же, в Сан-Ремо, братом Генрихом, который, по мнению Вильгельма, попал под влияние матери. «Как это можно — чтобы королем Пруссии стал человек, который не может вымолвить ни слова! — произнес Вильгельм. — Если дед умрет раньше отца, меня следует объявить регентом».
22 ноября в Потсдам прибыл Эйленбург и остановился в гостевом помещении Мраморного дворца. Вильгельм встретил его очередным потоком проклятий по адресу Маккензи — «единственного виновника катастрофы». Как писал Эйленбург, «принц проигрывает и детально обдумывает все варианты, чтобы быть во всеоружии на случай всяких неожиданностей. Его не упрекнешь в недостатке энергии». Эйленбург знал, как успокоить нервы принца — своими вокальными экзерсисами. Он пел, и Вильгельм не мог сдержать слез. На следующий день состоялась генеральная репетиция «Морской звезды» Ивара Свенсона (автор предпочел укрыться под этим псевдонимом), по ее окончании друзья поужинали, затем пешком отправились в казармы гвардейских гусар по темным и мокрым улочкам Потсдама. «Я не ощущал холода, слушая принца, который излагал мне свои планы. Для него жребий уже был брошен» — эти строки из воспоминаний Эйленбурга звучат несколько загадочно.
Все говорило о том, что кайзер, подталкиваемый Бисмарком, готовился передать молодому Вильгельму полномочия официально представлять рейх. Когда претендент сообщил об этом отцу, тот расплакался и собрался ехать в Берлин, чтобы расстроить предприятие. Официальное послание Бисмарка кронпринцу перехватила Викки. Успокоить Фрица попытался Роггенбах — возможно, «его апелляция к здравому смыслу и великодушию кронпринца имела бы успех, если бы не кронпринцесса: она была не той женщиной, которая могла бы добровольно расстаться с атрибутами власти», — отмечал в своем дневнике Вальдерзее. Фриц так и не дал своего согласия на расширение полномочий сына. Казалось, предстоит жесткая борьба за власть. Отношения обитателей виллы «Зирио» к нашему герою вся эта история, естественно, не улучшила.
18 ноября назначение Вильгельма было оформлено официальным государственным актом. В тот же день, уже в новом качестве, принц принял прибывшего в Германию с визитом российского императора. Русско-германские отношения были тогда крайне напряженны. По совету Бисмарка Вильгельм отправился встречать утренний поезд на станцию Виттенберге. Результаты визита нельзя было назвать успешными, несмотря на примирительные жесты с немецкой стороны. Царь проигнорировал приглашение Вильгельма остановиться в Берлинском замке и предпочел устроить свою резиденцию в здании российского посольства на Унтер-ден-Линден. С обеих сторон в то время предпринимались недружественные акции: русские прекратили продажу недвижимости немецким подданным, немцы перестали принимать российские векселя: «…из опасения, что с нами будут воевать на наши же деньги». Бисмарк, однако, не пошел на поводу у тех, кто желал (Вальдерзее, в частности) начать превентивную войну. В конечном счете русские смягчились, царь поставил свою подпись под «договором перестраховки», а Вильгельм удостоился похвалы кайзера за проявленное дипломатическое искусство.
Престарелый кайзер запросил мнение Мольтке о шансах Германии в случае начала войны. Тот предупредил его, что война будет идти на два фронта, и отметил угрозу от антигерманской агитации панславистов. Кайзер распорядился увеличить сеть железных дорог на востоке, чтобы облегчить переброску войск. 3 февраля 1888 года он санкционировал публикацию текста германо-австрийского договора. Заключительным аккордом военной тревоги 1888 года стала речь канцлера Бисмарка в рейхстаге 6 февраля, в которой он, в частности, заявил: «Мы хотим мира, но мы ни на минуту не поколеблемся взять в руки оружие, если нас к этому вынудят. Мы, немцы, богобоязненный народ, но, кроме Бога, не боимся никого и ничего». Вильгельм и Дона слушали речь в зале.
Государственные дела и заботы не занимали принца круглосуточно, у него было время для развлечений. 27 ноября 1887 года Хелиус исполнил для принца «Марш смерти» из «Сумерков богов» Вагнера. Этот концерт так подействовал на принца или что-то другое, но на следующий день он представил Бисмарку сочиненный им проект прокламации германским монархам — Вильгельм предлагал рассматривать их не вассалами (мнение, которого придерживался его отец), а коллегами, с которыми кайзер будет консультироваться как с равными. Проект шесть недель пролежал в столе у канцлера. Эйленбург нашел его «ясным, простым и отличным по содержанию», принц, по его словам, «с нетерпением ждал похвалы», но у канцлера было, судя по всему, иное мнение. Вильгельм поторопил Бисмарка с ответом — тот посоветовал принцу сжечь написанное.
VI
15 ноября в официальном «Имперском вестнике» появилось сообщение о серьезной болезни кронпринца и его решении не подвергаться ларинготомии. Для сведущих это означало: наследник престола обречен, жить ему осталось недолго. Маккензи все еще суетился — 15 декабря он вновь был у постели больного. В январе 1888 года у Фрица поднялась температура, началось нагноение, дыхание стало зловонным. Образец отхарканной ткани был послан Вирхову, тот вновь не обнаружил в нем раковых клеток. Больной по-прежнему не соглашался на радикальную операцию, но готов был пойти на удаление голосовых связок.
Его старший сын в это время оказался в центре нового скандала, результатом которого стало резкое ухудшение его отношений с Бисмарком. 28 ноября 1887 года Вильгельм присутствовал в качестве председателя на состоявшемся в доме Вальдерзее сборище сторонников Адольфа Штеккера. Об этом проповеднике идей христианской любви как альтернативы социализму уже говорилось выше. К описываемому времени его активность усилилась. Штеккер посещал дома бедняков, тюрьмы, ночлежки, призывал их обитателей вернуться к Богу и подкреплял свои проповеди раздачей бесплатных лепешек. Воззвания его отличались высоким пафосом: «Нищета берлинских трущоб вопиет к милости Господней! Я призываю каждого христианина — к борьбе! Помогите мне! Я не могу сделать это один!» Казалось бы, ничего особенного — если бы не его отношение к евреям. В 1879 году он сформулировал «Наши требования к современному еврейству», которые сводились к лозунгу: «Побольше скромности, побольше терпимости, побольше равенства». Внимание общественности привлекли его выступления в прессе — нападки на «еврейское засилье» и на «бесчувственный капитализм», который, как он считал, являлся отличительным признаком «еврейской расы». Некоторые комментаторы отмечали, что антисемитизм Штеккера носил политический, а не расовый характер. Теолог-евангелист Фридрих фон Бодельшвинг утверждал, например, что «Штеккер никогда не нападал на еврейскую религию, напротив, врагами для него были евреи- безбожники, отринувшие веру своих предков и объединившиеся с христианами-отступниками в общей ненависти к кресту, трону и алтарю». Как бы то ни было, движение Штеккера стало центром притяжения радикально настроенных антисемитов.
Вильгельм поддерживал движение, вероятно, под влиянием своей супруги Доны, которую вовлекла в него жена Вальдерзее, воспитанница американской секты возрожденцев. Дона примкнула к движению Штеккера еще в 1882 году. Вильгельм вспоминал «ужаснувшие меня описания нищеты берлинских трущоб», которые он, по-видимому, слышал от жены.
В отличие от Бисмарка, который называл Штеккера лицемером в собачьем ошейнике (намек на его пасторский воротничок), Вильгельм был очарован пастором, даже сравнивал его с Лютером. Участие принца в мероприятии «Городской миссии» Штеккера в момент, когда против того было возбуждено несколько исков за оскорбления по адресу журналистов, вызвало громкий протест общественности. Вальдерзее утешил Вильгельма: не стоит обращать внимания, вся пресса — в руках евреев. Эйленбург тоже поддержал антисемитский настрой своего августейшего приятеля. Под их влиянием принц начал просто «терять голову». 8 декабря во время очередной охоты он заявил министру Путткамеру о необходимости
