увековеченные в мраморе, я понял, каким мощным стимулом для развития патриотизма может стать история страны, запечатленная в камне…»
Сравнение можно продолжить: известно, что в Афинах, кажется, Алкивиад однажды ночью перебил множество статуй, и в Берлине случилось то же самое. По приказу Вильгельма в парке был установлен постоянный полицейский пост для наблюдения за статуями.
Вильгельм, упоминая «искусство сточной канавы», имел в виду творчество художников-реалистов: Скарбина, Балушека, Либермана, Лейстикова, — он не любил их. Фаворитами Вильгельма были Вернер, Бега и Ине. Вернер, в частности, стал активным участником похода против «грязи в искусстве»: занимая пост директора Берлинской академии, всячески препятствовал попыткам студентов экспериментировать в плане поиска современных сюжетов.
Ине был открытием Викки, и в данном случае Вильгельм проявил достаточно сыновнего почтения, чтобы продолжить монаршее покровительство этому архитектору. Кайзер присвоил Ине дворянский титул. Мари фон Бунзен выразила то мнение, что кайзер своими ценными указаниями буквально «задергал» зодчего, что отрицательно сказалось на его творчестве. Надо сказать, что коллегам Ине доставалось ничуть не меньше. Бюлов намекнул кайзеру, что законы художественного творчества определяет сам художник и диктовать их недопустимо. Характерна ответная реплика Вильгельма: «Но можно помешать ему пойти по неверному пути». Кайзер был щедр к людям искусства. Деньги всегда находились. Когда возник вопрос, из какого камня строить какой-то музей — из песчаника или известняка (последний был дороже), Вильгельм категорически заявил: «Это строится на века, так что материал надо выбрать самый лучший». Он не очень разбирался в чертежах, и это порой приводило к курьезам. Рассматривая проект здания «Общества кайзера Вильгельма», он заметил в верхней части листа ватмана знак — звездочку и решил, что речь идет об элементе архитектурного ансамбля. Разубедить его оказалось невозможным, несмотря на то что деталь в общей композиции выглядела совершенно нелепо.
Роль арбитра изящных искусств Вильгельма не удовлетворяла; он хотел большего — творить. Он придумывал фасоны одежды — для себя и своей супруги, и надо сказать, иногда получались очень интересные модели. Как и Фридрих Великий, Вильгельм правил проекты общественных зданий и сооружений, а некоторые исполнял самолично. Примером может служить конструкция фонтана в рабочем районе Фридрихсхайн. Патер Науман по этому поводу выразился с присущей ему высокопарностью: «Кайзер дарит Фридрихсхайну проект фонтана. Он не только Верховный главнокомандующий, глава Дипломатической службы, покровитель Палаты торговли, промышленности и сельского хозяйства, высший иерарх евангелической церкви, но и высший покровитель наук и арбитр искусств. Перед ним склоняют колени Арес, Афина, Посейдон, Аполлон и все музы».
Терра инкогнита была для него художественная литература. По мнению Мари фон Бунзен, «в германской литературе он вообще не разбирался». Величайший немецкий писатель того времени Гауптман был ему ненавистен, он предпочитал сентиментально-националистические «творения» Густава Френссена, Иорна Уля и Карла Шенхерра. Последнего он называл «настоящим немецким писателем нашего времени».
Что касается проповедников, то Мюллер лучшим из них считал Эрнста фон Дриандера. Вильгельм сам иногда выступал с проповедями, которые для него писали другие, чаще всех — Людвиг Гене, ярый англо- и франкофоб, который совмещал свою должность при дворе с функцией капеллана в гвардейском корпусе. Вильгельм был двойственного мнения о католицизме. Он не разделял основные положения доктрины, но ему импонировал характерный для католиков пышный церемониал и то, в какой строгости они воспитывали своих детей. Влияние католической помпезности было очевидно во время церемонии освящения нового кафедрального собора в Берлине, которая состоялась в феврале 1905 года. Присутствовавшие протестантские пасторы испытали шок.
VI
В отношении к одному католику — австрийскому вельможе Максу Фюрстенбергу — Вильгельм испытывал нежные чувства. Со временем тот стал оттеснять Эйленбурга в качестве объекта привязанности кайзера. Немало способствовало и то обстоятельство, что новый фаворит Вильгельма старался не привлекать особого внимания к своей конфессиональной принадлежности — во время «северной экспедиции» он просыпался раньше всех, чтобы успеть незамеченным сходить к мессе. После смерти своего двоюродного брата Макс унаследовал обширное поместье в баденском Донауэшингене, которое стало для кайзера излюбленным местом охоты на лис. Впервые Вильгельм побывал в имении Фюрстенберга в 1900 году, хотя их знакомство состоялось намного раньше — в 1893 году в Вене. Во время первого посещения Донауэшингена на Вильгельма произвело впечатление то, что к его приезду была подготовлена поэма в его честь — в форме поздравления с днем рождения. Неудивительно, что уже через год Фюрстенбергу было дано высочайшее соизволение называть кайзера на ты, а зимой 1904 года ему была предоставлена официальная должность при дворе. Для австрийца-католика это была невиданная честь, по-видимому, Вильгельму импонировал стиль жизни на широкую ногу, характерный для Фюрстенберга. Добром это не кончилось — в 1914 году австрийский магнат обанкротился, что стало своего рода сенсацией.
Вильгельм любил роскошь и богатство, и этим объясняется то, что в его окружении оказалось немалое число промышленных и банковских воротил отнюдь не благородного происхождения (некоторые из них только-только получили дворянские титулы). Это были такие личности, как Крупп, Болен унд Гальбах, ставшие у руля фирмы после смерти Фрица, братья Штуммы, владельцы саарских концернов, Гвиннер и Гельферих из «Дейче Банк», Макс фон Шинкель, не говоря уже о таких представителях силезской знати, как Плесс, Хенкель-Доннерсмарк и Гатцфельдт. Все они — сюда надо причислить и Баллина — проявляли интерес к идее «Срединной Европы» — независимого экономического организма, который должен был стать третьим центром мирового хозяйства — наряду с американским и британским. Некоторые из них шли дальше и выдвигали проекты «Соединенных Штатов Европы». Кайзер еще во времена канцлерства Каприви был горячим сторонником этой идеи; в 1895 году она стала предметом освещения на страницах газеты «Франкфуртер цейтунг». Тогда же с призывами создать экономический союз государств Центральной Европы выступили представители диаметрально противоположных политических течений: социалисты, с одной стороны, пангерманисты — с другой. В феврале 1913 года в этом духе высказывался будущий канцлер Веймарской Германии, Густав Штреземан.
Вильгельм в интервью, которое взял у него французский журналист Сегюр на борту «Гогенцоллерна» в 1901 году, изложил свои планы создания европейского «Таможенного союза» — в качестве «редута против Соединенных Штатов». Насчет участия Великобритании в этом «общем рынке» кайзер высказался весьма двусмысленно. Он заявил, что «островитяне» должны сами решить, хотят ли они играть активную роль в Центральной Европе и бороться против Америки, или нет. В августе 1904 года Вильгельм вернулся к идее «Соединенных Штатов Европы», что можно прочесть в его заметке на полях одного документа. Гольштейн подписал рядом: «Разумеется, под эгидой Германии».
VII
Вероятно, в это время состоялось знакомство кайзера с промышленником и будущим министром иностранных дел Веймарской республики Вальтером Ратенау. На протяжении последующих тринадцати лет этот представитель еврейской интеллектуальной элиты рейха около двадцати раз встречался с Вильгельмом. При первой встрече ему бросился в глаза небольшой размер головы кайзера — как у ребенка. В дальнейшем он так описывает Вильгельма: «Моложавый мужчина, яркий мундир, весь в знаках отличия — довольно забавное зрелище; белые руки в перстнях с разноцветными камнями, на кистях — повязки, нежная кожа, мягкие волосы, белоснежные мелкие зубы. Настоящий принц, очень следит за тем, какое впечатление производит на собеседника, как будто борется с собой постоянно; что-то природное так и
