— С ним вам надо связаться в предстоящую навигацию и оказать всякую возможную поддержку. Положение не терпит, чтобы вы продолжали отсиживаться в Номе. Ваше место сейчас на борту корабля. Вы поняли меня?
Начальник гарнизона снова направился в приемную к Элен.
— Прикажите, майор, подать нам кофе! — крикнул ему вслед вашингтонец. И, обращаясь снова к хозяину кабинета, продолжал: — Теперь о русских на Аляске. Мы располагаем данными, что в связи с событиями в России они тут начали шевелиться. Со своей стороны мы примем нужные меры, но и вы не будьте слепыми.
— Но что мне с ними делать?
— Вербуйте, развозите их по всей стране, чтобы стереть с карт эти русские очаги!
Дальнейшая беседа проходила за чашкой кофе, при участии Элен. Начальник гарнизона старался предупредить каждое ее желание. Потом, когда она собралась домой, он попросил у полковника разрешения проводить ее — и больше уже не возвращался.
Полковник и Роузен покинули контору акционерного общества лишь в сумерках.
Глава 39
ТАНЬГ ВАН-ЛУКЬЯН
Домик бывшего ссыльного снова заполнен вооруженными чукчами. Среди них — Элетегин, бедняки из ближайших поселений, работник купца. В табачном дыму трудно различить их лица. Похоже, что люди собрались сюда давно и о главном уже переговорили. Теперь они просто ждут возвращения таньгов с блестящими полосками на плечах — плохих таньгов, которые, обидев их тумга-тума Ван-Лукьяна, рано утром выехали из бухты Строгой.
— Все, что услышал, повезу домой и расскажу всем, кого здесь нет, — вслух высказал свои мысли пожилой чукча, ни к кому не обращаясь. — Советская власть правильно думает, что надо помочь беднякам.
— Мы еще многого не знаем. Будто спим мы, — вздохнул кто-то в углу у двери.
— Я старик, но я не против новой жизни. Ленин правильно говорит. В голове его верные мысли.
— Однако, где так долго гонец? — перебил старика нетерпеливый Элетегин.
Ему никто не ответил.
День уже начал угасать, когда возвратился чукча-гонец и сообщил, что колчаковцы, видимо, поехали назад, в уезд.
— Почему сразу не позвал нас? — спросил Кочнева Элетегин. Он уже совсем было приготовился арестовать плохих таньгов, поймать Гырголя, прогнать американов.
— Ничего, Элетегин, — успокоил его Иван Лукьянович. — Дальше Славянска не уйдут.
Чукчи не расходились.
Иван Лукьянович задумался. Он не мог задерживаться дома. Нужно было немедленно выполнять предписание ревкома, время не ждало.
— Ничего, — повторил он. — Летом приедут сюда хорошие таньги, привезут товары, прогонят американцев. Вместе с вами заберем у шамана вельбот, поделим между бедняками оленей богачей, выберем свою бедняцкую власть.
Находясь в положении ссыльного, Кочнев, прикрываясь записками купца, имел возможность бывать в поселениях, расположенных лишь к югу от бухты Строгой. На северо-западе он был лишь один раз и далеко не во всех поселениях. Теперь ему предстояло отправиться именно туда.
— Вечером я ухожу на север, к проливу, рассказывать чукчам о новой жизни, — сказал Иван Лукьянович. — Потом прямо оттуда — в Славянск.
Чукчи внимательно слушали.
— Если плохие таньги станут спрашивать обо мне, говорите, что я ушел в южные селения… Поняли?
— И-и, — все утвердительно кивнули.
Во взоре Элетегина светилось восхищение. «Умный Ван-Лукьян», — думал он.
— Вернусь из Славянска вместе с хорошими таньгами. Ждите меня. Берегите Дину. Потом мы поймаем Гырголя, прогоним чужеземцев, устроим правильную жизнь.
— Ты смотри, Ван-Лукьян, — предостерег Кочнева старик, который недавно говорил, что в голове Ленина верные мысли. — Чукчи, однако, тоже встречаются плохие. Есть слухи, что Гырголь объявил себя хозяином Амгуэмской тундры. Берегись его. Он может убить человека. — Старик покосился на Элетегина, не желая прямо напоминать об убийстве его отца. — Шаманы тоже бывают злые. Ты смотри, Ван-Лукьян!
— Зачем им трогать меня? Я буду лечить больных, помогать чукчам, рассказывать им о новой жизни и новой власти.
— Это верно, — согласился Элетегин, — хороших чукчей, однако, больше. Также многие меня знают. Ты говори им, что я твой тумга-тум. Если найдешь старика Вакатхыргина, — тоже скажи. Умный старик. Также с Пеляйме из Уэнома мы были приятелями. Много раз встречались на ярмарке. Жалко, пропал куда- то Тымкар. Давно не слышно. Сильный он. Многое может.
— Да, да, это так, — послышалось сразу несколько голосов, и чукчи назвали еще ряд имен своих друзей из разных стойбищ.
— Спасибо, спасибо, — ласково поблагодарил Иван Лукьянович.
Затем он помолчал, словно вспоминая что-то, взглянул в окошко и твердо сказал:
— Ну, что делать вам — вы знаете. А теперь идите домой.
Поздними сумерками Кочнев и сам вышел из домика. За его спиной был большой мешок с продуктами и медикаментами. На шее — ружье, в руке — палка. Одет был Иван Лукьянович, как чукча.
Между высокими горами, над закованной в ледовую броню бухтой, висела луна. Забитые снегом ущелья и скалистые вершины светились зеленоватым светом. Было тихо, как перед бурей.
Перейдя бухту, Иван Лукьянович сразу углубился в долину, чтобы по ней выйти на побережье, к ближайшему поселению.
По твердому снегу идти было легко. Но сердце гулко билось. Радостным волнением был охвачен Иван Лукьянович, в какой-то мере и от него, Ивана Кочнева, зависит приближение часа, когда народы Севера смогут вздохнуть полной грудью. Сознание этого наполняло сердце бывшего ссыльного лекаря гордостью. Сколько лет уже он совмещал медицинскую практику с подготовкой обездоленных к протесту… Конечно, здесь, в бухте Строгой, ему было легче: здесь он одержал не одну победу над болезнями и смертью. Труднее будет там, где его увидят впервые, думал он.
Однако уже в первом поселении опасения его начали рассеиваться.
— Какомэй! Ван-Лукьян! — встретили там его. — Заходи кушать. Здравствуй.
Оказывается, его знали. Знали и тут, знали и в других селениях — до самого Восточного мыса. Да и как было не знать его чукчам и эскимосам: ведь сколько лет он прожил среди них…
Иван Лукьянович не торопился. Лечил, присматривался, беседовал, примечал. Лишь к весне он достиг мыса Дежнева.
Потом попал в Уэном.
В Уэном он вошел ранним утром. Люди еще спали. Его встречали лишь собаки. Здесь его внимание сразу привлек к себе домик, очень похожий на его собственное жилище. Иван Лукьянович направился к нему. «Кто бы мог тут жить?» Постучал. За окном мелькнула голова и скрылась. Вскоре на пороге показался заспанный чукча средних лет.
Его смуглое лицо выражало что-то недружелюбное и настороженное.
— Здравствуй, — первым поздоровался пришедший.
— И-и, — ответил владелец домика, не выказывая признаков гостеприимства.
Собаки целой сворой продолжали лаять на незнакомца.
Из яранг начали высовываться головы.
— Это Уэном? — спросил Кочнев, хотя в таком вопросе не было надобности.
