Проповедник продолжал свою речь. Он, видимо, неплохо знал язык туземцев. Однако и он начинал уже беспокоиться, ибо лица людей продолжали оставаться бесстрастными. Их смутили его первые слова о несчастье, но по мере того, как миссионер развивал свою мысль, они стали глядеть на него, как на слабого шамана, который пытается просто запугать их, чтобы затем побольше получить даров за обещание выручить из беды…
Роузену не терпелось: ведь ему приказано не только переселить на всякий случай на Аляску эскимосов с острова в Беринговом проливе, но попытаться уговорить на переселение и чукчей с азиатского берега вместе с их многочисленными оленьими стадами.
— Скажите им, что сюда больше не придут торговые шхуны Америки и они все, черт их побери, подохнут с голоду! — и он снова сунул сигару в рот.
Миссионер перевел. В толпе произошло небольшое движение, люди переглянулись. И лишь Тымкар по-прежнему мрачно глядел в сторону, и в уголках его губ таилась та же ироническая усмешка. Он хорошо помнил льстивую речь чернобородого янки, когда тому нужны были матросы… Нет, к людям с того берега у Тымкара уже давно потеряно всякое доверие.
«Как станем жить без чая и табака, без котлов, ножей и других нужных товаров?» — думали некоторые эскимосы.
В связи с войной и интервенцией за последние годы здесь совсем перестали появляться русские купцы.
Старец уловил замешательство на лицах островитян.
— Я вижу, дети мои, что вы озабочены своим будущим. Оно представляется мне страшным.
И он нарисовал им картину жизни без всего того, к чему уже давно привыкли эскимосы. Они будут пить простую воду вместо чая, не смогут сварить себе пищу, когда прогорят их котлы, забудут назначение трубок…
Однако, чем больше говорил этот старик, тем сильнее хмурился Емрытагин. За свои долгие годы он-то познал жизнь! Всегда, сколько он помнит, как голодные собаки мчатся за евражкой, так купцы устремляются к островам и другим местам за пушниной. А если американцев прогонят русские, то эскимосы получат товары у них. Да и кто же из купцов послушает слабоумного старика и откажется от пушнины!
— Святая церковь, — возвысил голос миссионер, — поможет вам устроиться на новых местах.
Он опять выждал, но никто не высказал желание о чем-либо спросить у него. Молчал и Тымкар: опять того и гляди начнут стрелять по ним из пушки, и опять могут подумать эскимосы, что виноват он, Тымкар. Нет, Тымкар будет молчать! Ну, а кто же тогда будет говорить, если молчит Тымкар? Быть может, Тагьек или Емрытагин? Но Емрытагин малоговорлив и никогда ничего не скажет, не подумав прежде как следует наедине с собой, а Тагьек… хотел бы Тымкар послушать, что он станет говорить! А если не вымолвит слова и Тагьек, кто же из более молодых посмеет первым подать голос!
Эдгар Роузен поглядывал на пролив и на фрегат. Цветастым платком, что торчал из кармана, он часто вытирал с лица пот, хотя было вовсе не жарко; докурив одну сигару, зажег вторую, то и дело доставал из жилета часы. Нужно было спешить, чтобы до прихода кораблей большевиков успеть переселить на Аляску туземцев.
«Пусть-ка попробуют господа большевики освоить незаселенные земли!»
— Вы точно перевели им мои слова? — спросил он пастора.
— О, да. Я нарисовал им картину запустения, жизнь, какая ожидает их, когда Штаты забудут про этот остров.
— Так спросите же, наконец, кто из них первый готов переселиться! Я дам ему десять долларов на обзаведение.
Пастор слегка улыбнулся.
— Едва ли, мистер Роузен, они знают деньги. Им лучше пообещать оружие, что ли: это их страсть.
— О-кэй! — воскликнул тот, быстро прикинув, что винчестер стоит на пять долларов меньше той суммы, которая ему отпущена на каждого переселенца, и таким образом он сумеет кое-что выкроить и для себя. Сознание, что и тут он оказался настоящим бизнесменом, подняло настроение мистера Роузена. — О- кэй, — повторил он, сунув трость под мышку. — Каждый получит винчестер.
Миссионер перевел, и сразу же все повернулись к Тымкару: эскимосы наизусть знали историю его плавания за пролив в качестве матроса, чтобы получить винчестер…
— Что же они молчат? — недоумевал Роузен. — Или, быть может, они не верят мне?
Его спутник не мог ответить на этот вопрос.
«Странные эти американы, — думали люди. — Переселяйся… Легко сказать — покинь родные места…» И кое-кому стало даже весело от неразумных слов пришельцев. Конечно, винчестер — это соблазнительно: их было лишь пять на весь поселок, да и то без патронов. Но кто же согласится променять родину на винчестер! Что же касается каких-то большевиков, то хотя эскимосы и не знали их, кроме Кочнева, но они знали русских, а раз большевики придут оттуда — значит они русские! Зачем же убегать от них? Если красные большевики хорошие люди, что ж, пусть приходят. А с голоду жители острова все равно не умрут. Разве шхуны кормят их? Это пустые слова! Трудно даже поверить, что язык старого человека болтает пустое!
— Так что же вы молчите? — забыв, что его не понимают, прямо к толпе обратился бывший директор «Северо-Восточной компании» и выругался.
Веки Тымкара дрогнули. Он понял. Понял и старик Емрытагин.
— Он назвал нас собаками! — возмущенно бросил эскимосам Тымкар.
— Что он сказал? — обрадовался Роузен.
Миссионер опустил глаза.
— Кстати, они могут кое-что понимать по-английски.
Лица островитян сделались злыми. Женщины — и особенно Майвик — о чем-то зашептались и вдруг рассмеялись, глядя в упор на юркого американа в котелке: на своих коротких ногах, расставленных в стороны, он сам казался им похожим на шелудивого пса…
Пастор пожалел о несдержанности своего босса.
— Если они не переселятся, — перешел уже к угрозам янки, — мы никогда не позволим им посещать Штаты!
Не успел еще пастор открыть рта, как Роузен добавил:
— А ведь у них там могут быть родственники, не так ли?
— Безусловно, мистер Роузен, — и он перевел все это эскимосам.
Тагьек затоптался на месте. Как же так? Ведь нужно отвезти в Ном на Аляску костяные изделия!
Но остальные островитяне остались равнодушными и к этому заявлению. Как можно не пустить их к родным? По всему берегу караулить станут, что ли? Емрытагину даже смешно, из его выцветших глаз скатились смешливые слезинки. Нет, нет, эти американы просто, однако, глупые люди: вначале они пугали какими-то красными большевиками, потом стали предлагать винчестеры, теперь угрожают голодом и запрещением посещать родственников. Тут что-то неладно.
Эскимосы молчали.
— Какая огромная потеря времени из-за кучки этих дикарей! Я удивляюсь вашему терпению.
Вместо ответа грегорианский священник только погладил свою длинную бороду.
— Нам необходимо спешить. — Эдгар Роузен опять нетерпеливо оглядел пролив, по которому дрейфовали на север разреженные льды. — Полковник будет недоволен!
Затянувшаяся встреча становилась в тягость и эскимосам: для них были необычны такие формы общения. Кое-кто из женщин уже ушел, услышав, что в землянках плачут дети.
Роузен расценил этот уход как вызов. Миссионер только пожал плечами: «Туземцы. Чего вы от них хотите?»
— Но это же возмутительно! — не выдержав, воскликнул бизнесмен. — Мы потеряли с ними, — он быстро «взглянул на часы, — мы потеряли из-за них уже целый час! — он отгрыз непомерно большой конец новой сигары и бросил его.
Емрытагин подобрал окурок и стал его разглядывать.
— Вы предложили бы им покурить, мистер Роузен. Эти люди очень отзывчивы на дружбу, — оказал
