В ожидании торговли по новым ценам у склада собрались чукчи. Они были видны в окно Джонсону.
— Нет, мистер Джонсон не дурак! Хотел бы я послушать, что скажет мой патрон, если застанет меня за такой торговлей. Он пристрелил бы меня, как бешеную собаку. Винчестер за двух песцов!
Однако все эти бодрые слова вовсе не соответствовали истинному настроению мистера Джонсона. Ведь в его планы совсем не входило вдруг покинуть Чукотку, Конечно, его тянуло в Штаты, где он уже давно придумал себе много пикантных удовольствий. Но прежде он должен был довести здесь свой личный счет до четверти миллиона долларов. А теперь, теперь его просто выгоняют: «Нет, нет, мистер Джонсон, вам в ближайшую же навигацию предлагается отплыть в Америку», — сверлили мозг слова этого большевика.
— Сто тысяч, — Джонсон щелкнул счетами, — на дом, комфорт и прочее. Еще сто, — к первой косточке он с наслаждением присоединил вторую, — на покупку железнодорожных акций. Остается тридцать семь… Тридцать семь тысяч, конечно, не так уж много, но и не мало…
Как ни приятны бывали всегда для него часы таких грез, сегодня они отравлены. Потерять такой рынок, потерять такого поставщика мягкого золота, как Гырголь!..
Он наливает виски, пьет, машинально выглядывает в окно, трет лоб.
— Блестящая идея! — вдруг громко восклицает он, хватая сигару, спички. — Мистер Гырголь останется моим поставщиком… Да, да, останется! — Мартин вскакивает из-за стола.
«Акции? Зачем акции? Что они дадут тебе, Мартин? Доллар за доллар? Не пойдет! Я буду делать за доллар десять! Через год я миллионер. Через десять…» Он снова уселся за стол, придвинул к себе счеты.
«Шхуна — пятьдесят тысяч. Товары — пятьдесят тысяч. Капитан — я сам!..»
Спать этой ночью он не ложился. Лишь к утру немного задремал, но отекли руки, и он быстро очнулся, вызвал к себе чукчу Тенеуге.
Мужчина средних лет в поношенной одежде с любопытством рассматривал комнатку Джона- американа. Ведь здесь, кроме женщин и Гырголя, никто из чукчей не бывал. Они только в окно рассматривали ее, когда купец торговал в складе. И вдруг его позвали сюда!
— Ты хороший человек, Тенеуге, — начал янки.
— Ко-о, — осторожно отозвался тот.
— И я хочу быть твоим приятелем.
Бедный охотник насторожился.
— Садись.
Широко и неумело расставив ноги, Тенеуге сел, выпил огненной воды, улыбнулся.
— У тебя, Тенеуге, есть большая байдара, но у тебя нет винчестера. Это верно?
Чукча огорченно покачал головой: да, это так.
— Мне «ужно отвезти товары на Вельму-реку, к Гырголю. Тому, кто их отвезет, я дам винчестер и патроны.
Тенеуге широко улыбнулся.
— Ты скажешь Гырголю, что его друг Джонсон отдает ему эти товары под пушнину будущего года. Я приплыву за ней на своей шхуне.
Тенеуге, конечно, согласился так легко приобрести винчестер, и тут же они отправились на склад. А к вечеру до бортов загрузили байдару товарами для Гырголя. На складе остались только заготовки и пушнина, приготовленные для вывоза в Штаты.
Чукчи мрачно смотрели на эти приготовления.
— Вот тебе и винчестер за двух песцов!
— Однако, Джон обманул таньга. Сказал — буду так торговать, а теперь все товары отправил Гырголю.
— Джон — «сильный товарами человек», он все может сделать.
— Джон говорит: совсем брошу вас. Живите, как хотите.
— Пусть уходит. Не надо его. Плохой человек. Обманщик. К тому же женолюбивый.
— Где товары тогда возьмем?
— Таньг Ван-Лукьян сказал — другие люди привезут товары.
— 1 Но когда это будет? И верно ли это?
— Разве ты не знаешь, что Ван-Лукьян — правдивый человек? Даже ребенок знает об этом!
— Новый закон жизни будет, сказал Ван-Лукьян. Бедняки станут лучше жить.
До самого вечера вспоминали чукчи все, о чем говорил им Ван-Лукьян.
…Прошла неделя. Тенеуге еще не вернулся, да Джонсон его так скоро и не ждал. Он списал по книгам товары, отправленные Гырголю, перенес в склад из личного хранилища в конце села тюк пушнины и теперь ждал лишь своего бывшего хозяина, а ныне компаньона, чтобы отплыть в Америку. Свою личную пушнину, утаенную от товарища по торговле, он хотел оставить здесь до будущего года, если не успеет ее продать на другую шхуну до прихода «Морского волка».
Однако раньше чернобородого к поселению подошла шхуна Эриксона. Олаф Эриксон постоянно торговал в Славянске, но не забывал и всего побережья, и Джонсон, обманывая компаньона, делал с ним свой личный бизнес почти каждую навигацию. Мартин и Олаф всегда теперь встречались, как старые друзья.
Несмотря на свои сорок восемь лет, Эриксон выглядел браво. Рослый, плечистый, сильный, он казался особенно цветущим рядом со щуплым, обрюзгшим и лысым Джонсоном, хотя тот и был моложе его на целых пять лет.
Как и всегда, друзья на всю ночь засели за столом в комнате Мартина, и хозяин поведал о «красном большевике», о предстоящем выезде, о своих планах — обзавестись шхуной и заняться контрабандной торговлей.
Олаф молчал.
Он о чем-то думал.
— Ты знаешь, Олаф, что-то мне страшно плыть с чернобородым. Думаю, подозревает он, что все эти годы я надувал его. Ведь только тебе продал на сотню тысяч. — Мартин уселся поудобнее. — Он всегда как-то странно смотрит на меня. Ты ведь знаешь, что я и раньше избегал подниматься к нему на борт, а если и случалось, то вот это, — он похлопал себя по заднему карману, — всегда держал наготове.
Эриксон наполнил стопку, выпил. Какие-то еще не совсем ясные, но заманчивые мысли зашевелились в его мозгу.
— Он подойдет за пушниной со дня на день, — продолжал Мартин.
Олаф раздумывал о том, что торговать, как видно, придется со значительными трудностями, раз большевики добрались сюда; его раздражало, что вместо поставщика Мартин намерен стать его дополнительным конкурентом. Боязнь Джонсона плыть со своим компаньоном наталкивала Эриксона на смелые мысли.
— Как ты думаешь, Олаф, если он догадывается, то не окажется ли наше с ним совместное плавание удобным для него случаем, чтобы рассчитаться со мной?
— Я сам боюсь его, Мартин. Глаза, бородища, весь его вид не внушают доверия. Ты прав. Он ведь вооружил пушкой «Морского волка» — ты знаешь? — Олаф помолчал. — Что ж, плыви со мной.
— Я никогда не сомневался в тебе, Олаф, но меня связывает его пушнина.
Эриксон снова умолк и снова надолго. В комнате было сизо от дыма. От нехватки кислорода лампа под потолком помигивала, За окном стоял полярный полумрак.
— Есть план, Мартин, — неожиданно заговорил Олаф, когда его друг уже было задремал, склонив голову на стол между бутылками, тарелками, банками.
— План? Какой план? — оживился Джонсон.
— Сколько ты припас «хвостов» для чернобородого?
— Три тысячи, а что?
— Они стоят денег… — задумчиво, как бы сам себе, заметил Эриксон.
Хозяин зажег потухшую сигару, поднял редкие брови.
— Ты оставишь письмо, что пушнину забрали большевики…
