Джонсон встал.
— Это оригинально, — еще неуверенно откликнулся он. — А если он встретит меня в Штатах?
— Ты повторишь ему то же самое, — усмехнулся Эриксон. — А впрочем, давай-ка спать, — и он аппетитно потянулся.
— Что? Спать? А куда же пушнину? Тебе?
— Пополам, — зевая, пояснил Олаф, всем своим видом показывая, что его совсем не интересует это дело, и он знает, что Мартин на такой вариант все равно не пойдет.
Теперь смолк Джонсон. Он шагал поперек комнаты — три шага туда, три обратно. За ним тянулись слои табачного дыма. Мысль Олафа поразила его своей простотой и такими заманчивыми возможностями. Но было немного страшно. Было жалко отдать Эриксону полторы тысячи «хвостов». Однако так приятно напакостить чернобородому и большевику! Пусть-ка попробует чернобородый потребовать несуществующую пушнину у Камчатского губревкома!
— Надоела эта жизнь, — прервал его размышления Эриксон. — Кончать думаю. Вложу капитал в издание газеты. Дядя на этом деле сделал миллион. Зовет меня.
— Миллион на газете?
— Ты, я вижу, совсем одичал тут, Мартин. Тебе пора в Штаты.
Всю ночь не потухал огонь в комнате Джонсона, а утром распахнулись двери склада, и потекли ценности чернобородого в трюмы Олафа Эриксона. Тот даже не подозревал о таком количестве заготовок!
К полудню рейд опустел.
Теперь друзья сидели в капитанской каюте. Тут же стоял окованный сундук Мартина Джонсона.
— Сознайся, бродяга, что тебе повезло: полторы тысячи «хвостов» за доставку пассажира!
— А план, а текст письма ты разве ни во что не ценишь?
Смеясь, они выпили. Мартин хмелел.
— В конце концов, бродяга, мы неплохо с тобой пожили… — он хлопнул приятеля по плечу. — Предлагаю — за дружбу!
Выпили снова.
Мартину стало совсем весело.
Выпили еще. Тост предложил Эриксон. Себе он наливал из другого графина воду…
Вскоре Джонсон прилег и сразу заснул.
— Олл-райт! — потирая руки, пробормотал Олаф, подошел к другу, вытащил из заднего кармана его брюк браунинг, сунул в стол, достал веревку и, не торопясь опутал ею ноги, а затем руки Мартина. Совершенно пьяный, тот только изредка мычал. Обшарив карманы жертвы, Эриксон нашел ключи и под музыку замка открыл окованный сундук. Там лежали пачки долларов и банковые квитанции. Капитан начал подсчитывать. Квитанции с 1902 года, их целая пачка!
— О, они на предъявителя! Совсем хорошо! Тысяча, две, пять, десять…
Знал бы Эриксон, что они фальшивые!
Мартину, вероятно, снился сон: он ворочался, что-то бубнил, стонал.
Олаф пересчитывал тугие пачки долларов; среди них он узнал и те, которыми сам платил Мартину за пушнину. Подведя итог, Эриксон захлопнул сундук. В замке снова заиграла музыка.
Джонсон испуганно открыл глаза, страшно повел ими, еще не понимая, явь это или сон. Хмель — как вышибло!
— Олаф! — дико закричал он, увидев, что связан.
Не спеша, тот подошел к нему.
— Какой же ты осел, Мартин! Ведь у тебя четверть миллиона! — возбужденно воскликнул капитан.
Джонсон только вращал безумными глазами. Эриксон махнул рукой.
— Впрочем, я всегда считал тебя недалеким. — Он отошел к столу, налил себе теперь уже настоящего виски.
— За идиотов! — провозгласил он тост и выпил.
— Олаф… — упавшим голосом повторил его друг, еще не веря, что все это правда.
Ни один мускул не дрогнул на лице Олафа Эриксона. Он вытащил из кармана грязный носовой платок и заткнул им Мартину рот. Извиваясь, как червь, Джонсон забился, замычал, глаза словно пытались выскочить из орбит. Он свалился с койки.
— Вилли! — крикнул капитан в переговорную трубу.
На пороге появился низкорослый человек в комбинезоне с засученными рукавами.
— Слушаю, хозяин, — хрипло доложил он о своем приходе.
— Ты заработал сегодня сто долларов, Вилли, — и жестом Эриксон показал ему, что нужно сделать.
Спустя минуту капитан увидел, как Вилли вышвырнул Джонсона за борт.
«Пусть попробует теперь найти концы чернобородый, — усмехнулся Эриксон, потирая потные руки. — А с Роузеном мы сумеем договориться и на этот раз».
Глава 44
ОСЕННЯЯ ЯРМАРКА
Великое множество съехалось чукчей на праздник раздачи в стойбище Омрыквута.
Праздник в разгаре. Здесь поднимают тяжести, там лоснятся смуглые тела борцов, мчатся бегуны, а у яранги Ляса то и дело взлетает вверх какой-то чукча, смешно растопырив руки: четверо здоровяков, растянув шкуру старого оленя, поочередно подбрасывают на ней оспаривающих первенство, кто дольше удержится на ногах. Смех, шум, веселье…
Церемония раздачи уже окончилась; пастухи и бедные родственники получили от хозяина по оленю и Теперь, довольные, принимают участие в празднике.
Завтра обмен с береговыми охотниками, а там и на зимние пастбища…
Несколько одряхлевший Омрыквут переходит от одной группы людей к другой. Он — под хмельком, щеки покраснели, седая голова обнажена. На нем дубленые штаны и добротная кухлянка с обвисшими пустыми рукавами. Не спеша он подходит к бегунам. За ним пастух Рольтыргыргин тянет заарканенного оленя.
— Пусть возьмет его самый быстрый из вас, — бросает хозяин вызов чукчам.
И в тот же миг срывается с места до десятка людей. На ходу они сбрасывают кухлянки, шапки. Бежать далеко. Одобрительно гудит толпа. Омрыквут идет дальше.
У борцов меряется силой и ловкостью уже последняя пара. Это Кутыкай и Гырголь. Оба в расцвете сил: пастуху — сорок два, хозяину — тридцать восемь. Вокруг плотное кольцо потерпевших поражение, любителей, зевак.
— Какомэй! Пастух и хозяин?
Кутыкай худ, мускулист. Гырголь плотен, тяжел, краснощек; он покряхтывает, надувается. Кто знает, как ему удалось выйти в последнюю пару…
Рольтыргыргин опять подвел оленя. Почти все повернулись к хозяину стойбища. Но тот что-то медлил. Он не ожидал, что в решающей паре окажутся его зять и пастух. Едва ли предполагал оказаться в этой паре и сам Гырголь. Его больше тянуло на торговую пляску, но и от борьбы отказаться мешала традиция; к тому же он все время побеждал…
Схватка обостряется. Но Гырголь уверен, что пастух не посмеет одолеть хозяина. И действительно, Кутыкай нападает только для вида, чтобы обмануть зрителей, чтобы не было стыдно. Он давно готов быть побежденным.
Омрыквут как бы не замечает подведенного оленя. «Зачем зятю этот дрянной олень? — думает он. — Разве есть число его стаду?» Он опасается, что пастух, чего доброго, соблазнится и поборет Гырголя. Старик старается перехватить взгляд Кутыкая. Однако тот совсем не смотрит в стороны.
