глазки неподвижны.
За последние годы Ройс дважды пытался покинуть семью и Чукотку, но оба раза оказался не в состоянии расстаться с «Золотым ущельем».
У него отличные собаки, хорошая нарта, просторная яранга; в ее наружной части — товары для меновой торговли: патроны, табак, чай, Частенько вместе с чукчами он отправлялся на охоту.
Но когда семья обеспечена мясом и жиром, найти Ройса можно только на прииске, что в полумиле от поселения. Вот и сегодня, в этот холодный осенний день, на пороге зимы, — он там.
Вокруг скалы. На вершинах далеких сопок белые шапки снега.
Бент не любит безделья: тогда всякие тревожные мысли лезут в голову.
Недавно Ройс встретился с русским начальником Кочневым. О торговле и поисках золота Ройс ничего не сказал, утаил это. Ревкомовец ушел, не предъявив к нему никаких требований. Дети, семья… Но встреча все же оставила в душе тревогу. Ройс знал, что русский преследовал торговцев и скупщиков пушнины. Как золотоискателю, Ройсу было предложено отплыть за пролив уже много лет назад. А ведь он еще на Аляске дал себе слово, что с пустыми руками в Норвегию не вернется!
Ройс долбит породу, заканчивает шурф для закладки динамита. Сегодня после взрыва он наконец-то увидит золото. Жила должна быть здесь, в этой гранитной глыбе. Он знает, он уверен в этом!
Ройс смотрит на свои огрубелые руки. Под ногтями грязь. «Президент»… Вспомнил, как однажды в баре Кони-Айленд ему подал визитную карточку вот такими же руками его новый знакомый; в ней значилось: «М-р Реджинальд Г. Сайкс, президент объединения чистильщиков обуви». Позднее он не раз встречал подобных президентов! И лишь, прожив около десяти лет в Америке, он понял, что в Соединенных Штатах президентами называют всех глав компаний, фирм, акционерных обществ, председателей различных правлений и кустарных объединений. А в Европе, чудаки, что вообразили! Таким «президентом» он с успехом мог стать и у себя в Норвегии!
Что-то долго нет взрыва. Упершись растопыренными пальцами в подмерзающую землю, Ройс приподнялся. Высокая шапка, бурая, как кухлянка, высунулась из-за камня.
Нетерпеливо билось сердце, сильно пульсировала в висках кровь.
Каждый раз в минуты такого ожидания Ройсом овладевает волнение, «Вот сейчас взрыв и…» Норвежец уже видит себя сидящим в комфортабельном кабинете, перед ним — Роузен, жалкий, постаревший, со взглядом голодной собаки. «Мистер Роузен? Это вы? Чем могу быть полезен?» — «Я пришел, мистер Ройс, предложить вам свои услуги! С вашей настойчивостью и моим опытом мы кое-что сделаем, мистер Ройс…» И вслед за этим Роузен уже приколачивает у подъезда огромного здания на 45-ой улице в Нью-Йорке вывеску… Щуплый, подвижный, он похож на юркого чертенка, какого Ройс видел на подмостках Кони-Айленд; только тот был с хвостом… Так отчетливо видится визитная карточка: «Бент Б. Ройс, президент компании «Чукотское золото». Бродвей, собственный дом».
Вокруг — навороченная повсюду порода, выбоины, шурфы. Все это его труды. Он по праву станет владельцем этих разработок! Пионер здесь — он. Он — законный хозяин.
Норвежец выползает из-за укрытия. В том, что взрыв задерживается, он усматривает доброе предзнаменование: «Золото тут! Оно еще пытается укрыться от него, но нет, поздно…» Прижимаясь к земле, Ройс осторожно ползет все дальше, рядом с резиновой оболочкой шнура. Волнение усиливается. В чем же дело? Обрыв? Отсырел шнур? Погас? Пот заливает глаза, руки торопливо ощупывают опору, чтобы зацепиться и еще немного поближе подтянуть тело. В висках стучит.
«Как жаль, что уже стынет море! Придется еще зимовать». Эта трезвая мысль была последней. Блеснула струя пламени, вокруг все грохнуло, взлетело вверх, и почти в тот же миг что-то огромное обрушилось на вытянутые руки. Ройс рванул их к себе и почти потерял сознание.
Корчась, Ройс медленно сползал под откос. В помрачненном мозгу нагромождались образы — фигура матери, здание на Бродвее, мистер Роузен, белокурая Марэн — и все это вместе неумолимо погружалось в какую-то темную пучину…
Так же быстро наступило прояснение, И тотчас ущелье огласилось криком смертельно испуганного человека. С обезумевшими глазами Ройс сжался в комок, вскочил — огромный, без шапки — и, шатаясь, крупны ми шагами кинулся прочь из «Золотого ущелья». Раздробленные до запястей кисти рук едва держались на сухожилиях. За ним тянулся кровавый след.
— Мой бог, мой бог! — хрипло бормотал он.
Взрыв и необычная поспешность бегущего Ройса привлекли внимание энуминцев. Тэнэт первая кинулась навстречу.
— Мой бог, — хрипел Ройс, глядя на изувеченные руки.
Кровь текла по рукавам, кухлянке, штанам. В глазах все больше темнело. Он споткнулся, упал, корчась от жестокой боли, поднялся и, снова потеряв сознание, упал, уткнувшись лицом в мерзлую землю. Он так и остался лежать ничком, судорожно обхватив култышками рук окровавленную кочку.
Глава 46
ШАГИ ИСТОРИИ
Уполномоченный Камчатского губревкома задержался в южных селениях, и выборы делегатов от Уэнома на первый съезд бедноты проходили лишь сегодня — за неделю до открытия съезда.
День выдался тихий. Снежинки, мелкие, как пыль, медленно сыпались с неба, искрились на солнце, горели разноцветными огоньками. Потом появилась полярная радуга.
Уэномцы толпились у заснеженного домика Пеляйме.
— Нам нужно избрать троих, — по-чукотски заканчивал Кочнев. — Потом они обо всем вам расскажут. Так кого мы пошлем?
Собрание молчало. «Что-то совсем непонятное творится в последнее время, — думали старики. — Что станем делать на этом съезде бедняков?»
Кочак зло поглядывал на сына. Ведь еще год назад можно было убить этого таньга. А теперь власть шамана совсем пошатнулась.
— Корма нет, собаки ослабели. Как поедем? — задумчиво начал Кочак и снова покосился на сына.
«Это так, — молчаливо согласились многие. — И без того вот сегодня не пошли в море».
— Мы охотники, — продолжал шаман, — ты отрываешь нас своей болтовней от промысла.
«И это верно, — подумал Пеляйме, — однако, разве стоит так говорить: «болтовней»?! Ван-Лукьян — хороший таньг. Зачем обижать?» — но вслух он ничего не сказал.
Неудобное молчание продолжалось. И Кочнев имел возможность убедиться, что трудностям еще не видно конца. Даже Тымкар и Пеляйме, с которыми он так много беседовал, возвращаясь с ярмарки, и те молчали.
— Или, быть может, вы не хотите новой жизни? — спросил он, не отвечая шаману.
Тымкара подмывало вызваться, но ведь таньг-губревком не спрашивал, кто хочет сам, а говорил, чтобы чукчи выбирали!
— Мы ценим твою заботу о нас, — неожиданно по-другому заговорил Кочак. — Хватит одного человека, так думаю я. Потом он все расскажет нам. Пусть едет мой сын Ранаургин.
Ранаургин? Он вроде Гырголя, торгует, обманывает, обижает всех… Чукчи переглянулись, но все же никто не посмел открыто выступить против.
Уполномоченный ревкома хотел уже сам возразить против этой кандидатуры, как из толпы послышался звонкий голос женщины:
— Однако, разве Ранаургин бедняк? — Энмина выкрикнула это, и щеки ее вспыхнули.
Пеляйме зашикал на жену. Слыханное ли дело говорить женщине, когда молчат даже мужчины!
— Чьи мысли в твоей голове? — возмутился такой дерзостью отец Ранаургина.
— В голове ее верные мысли! — вступился Тымкар и зачем-то шагнул вперед.
— Мы хотим Тымкара! — выкрикнула Энмина.
Иван Лукьянович едва заметно улыбнулся.
