в Средней Азии, есть огромный ртутный рудник, карьеры и шахты которого регулярно вскрывают небольшие карстовые пещеры с очень красивыми и необычными натеками. Пещеры эти все равно гибнут, поэтому во многих университетах распространено поветрие вывозить туда на практику студентов, а большинство музеев пополняют свои коллекции пещерных образований именно оттуда. И это вполне разумно — минералогия пещер чрезвычайно интересна, и если есть возможность форсированно ее изучать в автоматически обреченных пещерах, этой возможностью обязательно нужно пользоваться.
Здесь была несколько иная ситуация. Пещеры отнюдь не были обречены на уничтожение, были огромны и очень красивы. И было очень много возможностей их не трогать. Например, самое продуктивное на участке проявление оникса — Удача — не имело отношения к «наблюдаемым» пещерам. Породившая его пещера была до потолка забита щебнисто-пылевыми отложениями, и пласт покровного натека на полу брался обычным горнопроходческим методом (штольней), без разрушения каких бы то ни было уникальных образований. Собственно, Удача — не пещера, а бывшая пещера, и под понятие пещерного грабежа и вандализма не попадала никак. И таких было более чем достаточно.
Геологический участок в пустыне — вещь своеобразная. И классическая серия анекдотов об офицерских собраниях европейцев в азиатских странах не может быть до конца понята людьми, не нюхнувшими подобной обстановки. В быту анекдоты из этой серии трактуются как свидетельства закономерных следствий дурных идей колониализма, расизма и всяких прочих подобных явлений. Так вот ничего подобного. Никакие дурные идеи не могут породить ситуаций, проникнутых тонким юмором, а вот несовпадение культур при временном сосуществовании и полном взаимном уважении — еще как. Но — юмор юмором, каждый индивидуум имеет некоторый предел его восприятия, а за этим пределом начинается откровенная махровая скука. Уже через несколько месяцев наслаждение межкультурными коллизиями проходит, общение с местным населением минимизируется до уровня, отвечающего реальному взаимопониманию, и — остается узкий круг людей, часть которых закостеневает в суровом аскетизме, не свободном от вульгарного пьянства, а остальные старательно и тщетно ищут более осмысленных развлечений на нерабочее время.
А какие развлечения? Охота — за полсотни километров, рыбалка тоже, собратья-геологи — еще дальше. Бензин опять же в дефиците, да и шофер пьян. Жара за пятьдесят. Книги все прочитаны по десять раз, карты и шахматы — надоели. Фотопленка кончилась, местное вино просто гнусное, пиво — еще хуже. Даже приручаемый тушканчик успел сбежать, съевши на дорогу ножки у единственной пары приличных стульев.
Собственно, остаются ровно три занятия — пещеры (прохладно и чуток романтично), общение с появляющимися раз в месяц туристами (хорошо, но мало), флотского типа хохмы в адрес друг друга (чем дальше, тем тупее), и — все. На фоне того, что в геологию большинство людей приходит тоже из-за романтики. Которая, разумеется, приложима к полевым сезонам длиною в лето и с передвижениями, но уж никак не к шести-восьмимесячным сидениям на одной точке.
Утро. На плац въезжает газик. Из него появляются два майора и полковник с погранзаставы — приехали к начальнику участка сразиться в карты. Того нет — уехал на точку в горы. Открывается дверь жилого вагончика, и на крылечке возникает главный геолог участка, более известный под кодовым именем Маэстро. Пьяный в усмерть, что, впрочем, можно заметить только по подчеркнуто официальному виду и навешанным на пузо и все бока трем фотоаппаратам, двум компасам и двум планшеткам. Гордо обозрев окрестность, произносит: «Господа, прошу в мой кабинет». А когда ничего не понимающие офицеры подходят ближе, наклоняется и громогласным шепотом сообщает: «Ребята, только тихо. Сейчас зайдем и тяпнем по сто пятьдесят Тройного». Немая сцена.
Совершенно не стоит обвинять сотрудников экспедиции в преднамеренном вандализме, который начался достаточно скоро. Когда я только устроился в экспедицию, вандализмом еще не пахло. Наоборот, все с большим энтузиазмом и даже отчасти с гордостью отмечали, что эстетическая ценность пещер будет сохранена. Выбираться будут только залежи типа Удачи, а в крайнем случае — покровные натеки в привходовых частях остальных пещер, достаточно уже изуродованных туристами, чтобы никакого дополнительного ущерба не возникло. И все это на фоне того, что министерству геологии на всю научную и эстетическую ценность пещер было глубоко плевать, а командовало все-таки оно. Система была именно такова — если есть полезное ископаемое, пусть дешевое и с мизерными запасами, его следует разведать и со временем добыть. Наплевавши на весь побочный ущерб. Так называемый ведомственный подход в чистом виде. Так что если бы экспедиция вынесла проект полного уничтожения всех пещер массива, министерство только бы похвалило за существенный прирост разведанных запасов.
Такая ситуация чрезвычайно опасна — геологическая организация, имеющая земельный и горный отвод на работу в пещерах и полный министерский карт-бланш на любые разрушения, сохранить пещеры не может даже при наличии на то своей доброй воли. Имеющиеся в начале этические тормоза неминуемо постепенно ослабевают и со временем рушатся совсем. Никаких параллелей с другими областями человеческой деятельности здесь провести нельзя. Охотник или земледелец составляет единую систему с объектами своей деятельности. И он может повлиять на дальнейшую судьбу системы, потому что живет с ней в едином масштабе времени. Возможности сократить отстрел животных, прекратить порубку отдельных видов деревьев, сменить политику с удобрениями — все это в его власти. В крайнем случае возможны даже восстановительные меры. У геолога в арсенале ничего подобного нет. Он — вне системы. И он живет в другом масштабе времени. Поэтому его деятельность разрушительна всегда. И та тонкая грань, за которой исчезают оправдания производимых разрушений, в основном лежит в области индивидуальной этики и морали. А это — штука тонкая и деликатная. Если в человеке не воспитывать ощущение этой грани, он ее в жизни не почувствует. Если же оно в нем и воспитано, но прикладываются сосредоточенные усилия для его расшатывания, то оно рушится очень быстро. Что и произошло на Карлюкском участке экспедиции Памиркварцсамоцветы.
Обстановка на участке, немного охарактеризованная выше, никак не располагала к прочности моральных и этических устоев. К тому же — геологическое воспитание. Представить себе геолога- производственника, работающего на месторождении, на котором хоть иногда встречаются красивые коллекционные образцы, и не имеющего при этом собственной коллекции было просто нельзя. Даже если нет к тому собственного интереса — сгодятся на подарки коллегам. Опять же — считалось хорошим тоном предоставлять заезжающим в гости или в командировку геологам, студентам, а то и просто туристам, возможность самим найти по хорошему сувениру. То есть — для поддержки даже просто разговора с любыми визитерами, а в этом практически весь персонал участка нуждался отчаянно — пещеры мало- помалу начинали грабиться.
Дальше — больше. Про красивые сувениры пронюхало всякое разное местное начальство. А это — бензин, вода, электричество На главной базе экспедиции заинтересовались, а там — сотня геологов. В главке Местное население сообразило ночники из гипсовых «люстр» делать. Классический пример экспоненциального роста. И — экспоненциального же падения этики отношения к природе в заразной форме. Ну какой аргумент можно противопоставить практиканту, отрывающему сталактит для собственной коллекции, если вчера на его глазах один начальник подарил такой же начальнику погранзаставы, а другой — еще более красивый понравившейся девице из заезжей тургруппы? А назавтра его же самого (и еще троих) погонят в соседнюю пещеру за стокилограммовым сталагмитом для министерского кабинета. И единственным предметом для вечернего обсуждения после вытаскивания оного будет то, как этим самым сталагмитом кого-то слегка придавило за весьма чувствительное место.
Скорее странно, что хоть какие-то тормоза еще держали — некоторые залы практически не крушили. Даже обсуждая гипотетическую возможность открытия новой красивой пещеры, договаривались оставить ее в нетронутом виде. И вот именно с открытием такой пещеры — Промежуточной — все тормоза и слетели окончательно. При разработке залежи оникса в незначительном тупиковом гротике открылась огромная пещера такой красоты, что ничего подобного ранее известно не было. Серьезнейшее испытание для чьей угодно этики. Пещера, которой не было до начала горных работ, как бы автоматически подпадает под те же соображения, по которым грабятся мелкие полости Хайдаркана. Что, естественно, не так, но уж больно тонка грань. А то, что Промежуточная оказалась не меньше и Хашм-Ойика, и Таш-Юрака, и Кап-Кутана
