импровизированным лагерем не более чем в метре, и густые клубы сочного мата свободно стекали туда по щелям. Словом, стало не вполне удобно. Хоть в пещерах и декларируется свобода слова, но при дамах как- то все равно неудобно ей пользоваться, кроме разве что в особо мерзких шкурниках, а тут еще и дамы несколько не того возраста.
Сводили мы их наверх. Что любопытно — реакция в смысле выражений точно соответствовала нашей. Пофотографировали и рванули назад — время вышло.
С Чернышом мы естественным образом быстро и вдребезги разругались, поэтому в дальнейшей эпопее на севере Кап-Кутана его молодежь уже не принимала участия. Впрочем, на базе этих ребят через пару лет сформировалось не менее двух хороших спелеологических команд, работающих эффективно и продуктивно, а некоторые из них впоследствии ездили и в наши экспедиции. Однако сопоставимых по классу находок у них пока больше не было. Надеюсь, что именно пока.
Следующую экспедицию мы затеяли той же осенью. Появился дополнительный стимул к резкому форсированию исследований — вопрос спорта и престижа. Вятчин своими двумя экспедициями в Промежуточную мало того, что нашел даже не один, а целых два изумительной красоты района (ОСХИ и Дикобразью систему), так еще и почти сравнял Промежуточную с Кап-Кутаном Главным по протяженности — двадцать три километра против двадцати четырех с половиной. И уже планировал очередную экспедицию. А как известно, при соединении нескольких пещер название сохраняется от большей. Не лежала душа к варианту, чтобы длиннейшая известняковая пещера страны называлась Промежуточной, а потому требовалось поднажать.
Пещера продолжала идти с визгом. Я опять работал в паре с Веселовой. Лабиринт Ё проходили долго. Полдня заняла только разметка сепулькария таким образом, чтобы обойти все проушины с кустами. В результате тропа сепулькария прошла по совершенно изумительному по степени садизма полу. Вообще-то я уже раз такое видел в одной из маленьких пещер Хайдаркана, но в ней такого пола было пять метров, и ей уже этого хватило для того, чтобы заработать название «Анатомическая Тачка». Здесь — сорок. Сорок метров низкой щели, в которой нужно ползти на пузе по острым, как бритвенные лезвия, кристаллам арагонита и церуссита. Причем не собранным в легко отделяемые кусты, а ровно растущим по всему полу. Пришлось даже изобрести новое применение для чертежных досок — прокладывать ими тропу.
В конце лабиринта обнаружилась дыра в совершенно потрясающую конструкцию, сущность которой мы поняли только изведя полсотни пикетов и четыре часа времени. А поняв, окрестили конструкцию Очень Хитрым Залом, открывающим новый район пещеры, название для которого тоже сразу подобралось — СЮР-85. Потому, что этот зал, всего с десяток метров в диаметре, имеет высоту более сорока, и разделен висящими в расклинке друг об друга глыбами на несколько десятков камер на разных уровнях, соединенными между собой десятками лазов. Совершенно замечательно выглядела самая верхняя камера, со стенами, покрытыми пятисантиметровым слоем ярко-красной пушистой глины, и прозрачным сталагмитом на полу, в который был впаян неведомо откуда взявшийся скелет летучей мыши. И все, что было впереди, выглядело не менее сюрреалистически.
Следующий зал был последним красивым в серии и вершиной всего, что до сих пор попадалось. Мы его назвали именем Саши Морозова, одного из интереснейших отечественных спелеологов, первопроходца глубочайшей на то время пропасти в стране — Снежной. Саша с двумя друзьями трагически погибли незадолго до того на подходах к пещере, взявшей и так почти всю его жизнь, а теперь довершившей это — их лагерь ночью накрыло лавиной. Зал имени Морозова описать практически нельзя — он не похож абсолютно ни на что. На зал в том числе. Это — огромный объем, в котором лежат здоровенные глыбы, разделяющие его на шесть камер, в каждой из которых совершенно индивидуальный интерьер и совершенно разные, в том числе новые, типы натеков. Причем — все в меру. Если в Е каждый квадратный сантиметр покрыт всевозможными каменными финтифлюшками, и от этого только глаза разбегаются, то в зале имени Морозова нет ничего лишнего. В каждом углу есть некоторая скульптурная композиция, сразу привлекающая внимание, а все остальное выступает только фоном. Как будто работал гениальный дизайнер. В одном углу это композиция из пяти прозрачных сталагмитов, над которыми висят также прозрачные геликтитовые «люстры», в другом — группа растущих с покрытого пушистой красной глиной пола снежно-белых кальцитовых геликтитов, оттененная обрамлением из мелких кустиков арагонитовой «соломы». В третьем — две громадных, тончайших до прозрачности каменных занавеси. В четвертом — этого не ожидали даже мы, и даже всего уже виденного — в обрамлении сверкающих арагонитовых кустов как бы озеро из совершенно плоского и ровного кальцитового натека, метра два диаметром. Прозрачности вот именно речного льда и даже слегка голубоватого. Причем это действительно оказалось озеро. Когда кто-то примерно через неделю потрогал натек, он проломился, и там была вода. Пришлось, чтобы не оставлять разорения, сделать вид, что так и надо — принести фарфоровую чашку с не пошлым рисунком в технике миниатюры, поставить рядом с «прорубью», а еще рядом достать и сложить горкой отломившиеся и утонувшие кальцитовые «льдинки».
Такого пола, как в этом зале, я тоже нигде больше не видел. Вероятно, под ним имеется нижний этаж, и глыбы пола вследствие протяжек воздуха корродировали (растворились) под воздействием конденсирующейся влаги до состояния совершеннейшего каменного кружева, ломающегося под ногами. Однажды я даже совершенно формальным образом провалился в это безобразие по пояс.
В конце зала — нырок в щель вниз, и мы попадаем в совершенно новый, но более привычный мир. Открывшаяся галерея имела ширину метров десять и высоту — два, пол выстелен толстым слоем удивительно мягкого песка. То тут, то там висели самые обычные сталактиты и стояли самые обычные сталагмиты. Было, на чем отдохнуть глазу, а песок так и манил полежать на нем прилечь и заняться созерцанием. Чего-нибудь родного и привычного, вызывающего ностальгию по обычным пещерам — прохладным, не костоломным, со строгой архитектурой, далекой от изощренности Востока. Это место прочно вошло в наш быт ближайших лет как лучшее место для привалов, а галерею единогласно окрестили Пляжной. Еще через сотню метров она раздвоилась на две штанины, и вскоре обе сузились, оставаясь тем не менее проходимыми.
Трудно поверить, но все вышеописанное, начиная с Очень Хитрого Зала, было пройдено одной двойкой, в один выход, на едином дыхании. Поэтому понятно, что на раздвоении Пляжной на этот день была поставлена точка. Эта точка и явилась переломом, на котором эйфория закончилась, и штурм, которого ждут годами и десятилетиями, превратился на два ближайших года в обычную спелеологическую работу. Вперед пойдут теперь другие, а я, согласно своему принципу не бывать в ключевых тупиках, займусь боковыми лабиринтами.
СЮР-85 и Пляжная галерея не отпускали нас еще две экспедиции. Сюрпризы были неисчерпаемы. Лабиринт узких труб, завинченных вокруг всей Пляжной, но нигде не отходящих от ее стенок дальше двух метров. Система вертикальных щелевых колодцев, связанных друг с другом на разных уровнях переходниками такой степени узости, что в них не пролезал даже десятилетний сын Галки Куланиной, которого эта постоянная участница наших экспедиций того периода всегда брала с собой. Подвалы, набитые такими рогами и копытами, перед которыми бледнеют самые паскудные участки Б-подвала.
Постепенно на лагере собралось совершенно невероятное количество шанцевого инструмента — штук пять кувалд, скарпели, лопаты, ломы, зубила. В наиболее продуктивные члены экспедиций выдвинулся Володя Детинич. Профессия физика совершенно не мешала ему действовать лопатой и кувалдой гораздо эффективнее всех имеющихся в наличии геологов. Только в 1987 году, когда пройденный метраж стал сопоставим с непосредственно прокопанным, северная кампания была свернута.
Хотя напоследок не обошлось без изумительного завершающего аккорда. Буквально за несколько дней до окончания последней экспедиции в этот район было найдено последнее непройденное продолжение. Точно в потолке зала Варан, в котором мы стояли лагерем. В самом центре потолка на манер дымохода была дырка диаметром с полметра. Обычно такие дыры никуда не ведут, и только в Пляжной мы пролазили как минимум полсотни таких же. Но здесь кто-то додумался поострее сфокусировать свет и просветить дырку. И наверху обнаружился даже не просто объем, а явная галерея поперек нашей. Идущая как раз в ту сторону, куда нам больше всего хотелось.
Что делать? Высота потолка в районе дыры — метров шесть. По потолку не пройти. Известняк рыхлый, крючья в таком не держатся, а от ближайшей стенки четыре метра — не закачнуться. Шеста нет.
