О теплой Дорис, о прекрасной Дорис, далекой Дорис, о звезде всех звезд, теперь осталось только тосковать. И не поймешь, в которой стороне мерцаешь ты, средь звезд неразличиматеперь, когда прошло пять лет полета. О Дорис, драгоценная звезда.
20
Теперь мы одного хотим от Мимы: чтоб из долины пролетевших волн летели к нам далекие картины давно минувших радостей и бед. Путем неоднократных отражений — природа их для нас непостижима — волна изображений мчит сквозь космос, и вести всех миров к нам поступают. Приходят злые вести непрерывно. Но о добре вестей почти что нет, добро не предприимчиво по сути, оно струит всегда один и тот же свет.
21
Мечтатели мечтают, а сомненье съедает их мечты, как кислота, но в Миме сохраняются виденья, их теплая живая красота. Я консервирую все, что походитна жизнь и утешеньем отдает. Когда по кораблю тревога бродит, когда тоска терзает людям нервы — мы с Мимой подаем мечты-консервы.
22
А врач, который лечит нам глаза и видит: гаснут в них тепло и свет, открыл — поди ж ты — lacus lacrimalis[10]в краю, где крокодилов вовсе нет. О долах Дорис люди слезы льют — наплакан в залах Мимы целый пруд.И все же эти искренние слезы никак не назовешь живой водой. Они чисты — но как струи дождя, которые в прозрачности повисли, до плодородной грязи не дойдя. То плач рассудка в Аниаре мысли.
23
Астролоб, знавший все про звездный свет, Служил нам утешеньем много лет.Внезапно в его собственном мозгу звезда рассудка канула во мгу. Мозг не предвидел смертной маяты. Мозг умер от духовной нищеты.
24
Клянут пространство, проклинают время бессильные, беснуясь, как в угаре,но многие теперь на Аниаре задумались о справедливой каре. Вселенский суд нам присудил судьбу: себя мы сами заперли в гробу. Хвалите свой роскошный саркофаг,
