Аниара

Но вот, наскучив долгой пустотой,
иной зайдет, попросит указать
на образ мыслей древний и чудной,
его трактуя, увлечется — глядь,
хоть как-то занят мозг на час-другой. 

45

И день и ночь в работе ЭВМ,
рассчитывает минимум надежды,
и обгоняет наших мыслей бег,
и так дробит предметы размышленья,
что просто смех. И наша мысль скользит
на льду машинных совершенств — и шлеп!
Смеется мозг, как беззащитный сноб
на гололеде мыслей, с толку сбит.
Мыслитель-примитив понять не в силах,
как бесконечной дробью стала мысль.
Что ж ЭВМ? Она пожмет плечами —
то древний жест, ирония пространств
и ледяного духа пустоты. 

46

Мы слушаем звучащие монеты —
у каждого из нас большой запас, —
проигрывая их в Поющем Перстне.
Любители наладили обмен,
и каждый может слушать все, что хочет,
и дьюма невесомая стрекочет
сверчком на каждой дрябнущей руке,
бездейственной в бездейственном мирке.
С такими Перстеньками пассажиры
уже не так оторваны от мира.
Монеты-гостер исполняют ронди,
монеты-риндель напевают гонди.

Точеной ручкой подпирая щеку,
к ушку прижав Поющий Перстенек,
среди напевов сладких грезит Хеба.
Вдруг вздрогнула. Но, дьюму заменив
в Поющем Перстне, слышит вновь мотив
приятно-оглушительного йурга.
Спросил я Хебу, завершив обход:
 — Что там стряслось? — И Хеба отвечала:
 — Ну надо же! Кричат:«На помощь! Больно!»
Наверно, голос Гонда вопиет. 

47

Один философ, мистик школы алеф —
он числовыми множествами мыслит, —
в наш гупта-кабинет с листком вопросов
приходит к Изагели на поклон.
Войдет, отдаст и вновь исчезнет он.

Она ж, сочтя корректными вопросы
и упорядочив их ряд, включает
свой гупта-стол на положенье «мысль».
И трансформировав ораву мнимых чисел,
гуптирует их тензоры, потом
относит все на гупта-воз, впрягает
числягу-Роберта, что преисправно
ишачит в нашем тресте мозговом.

И вновь приходит к нам философ-мистик,
когда у нас уже готов отчет:
хоть Роберт безотказно спину гнет,
ответа гупта просто не дает.
Вопрос: частотность чуда во Вселенной
как в универсуме возможных множеств.
Ответ: возможно, чудеса случайны,
один исток у случая и чуда,
равно необъяснимы обе тайны.