Аниара

65

Мы заслонились грезами
от ксиномбрических воспоминаний,
сном полным жизни,
славным забытьем.

Душою каждый
преобразился поразительно,
повадившись
парить по разным измерениям.

Исчезла точка боли тягостной.
Мы четко ощутили:
лопнула.
И расползлось
в душе блаженство,
и Аниары больше нет,
и нет Шефорка, и никто не спросит,
куда исчез и как.
Легко душе — и все вокруг легко.
И даже Изагель втянулась.

Либидель и все либидницы
и дормифиды порхают
в виденьях аниарцев,
от росы свежи,
в предутреннем лесу. 

66

Несчастные все глубже погрязают
в эдеме, нам не делающем чести.
Но только чары зелья исчезают,
эдем неуловимо ускользает —
вопящие ксиномбры мчатся к нам,
как будто поклялись в бессрочной мести. 

67

Крик разбудил меня. Кричит Тщебеба.
Ее зрачки тихонько угасают,
утратив блеск, подернувшись золой.
Кричит: Я не хочу здесь жить, бог мой!
Где наше утешенье, где покой?
О страх: как явственно не помню я Ксиномбру!

Сушь отовсюду шла.
Ее вершина—
сухие формулы,
давно готовый расчет фотонотурба,
и ветер, жаркий,
словно жар печи.

Тогда стояла осень.
Рассказывали те, кто уцелел:
в прохладные моря бросались люди,
ища спасенья.
***
Все кончено.
Виновных не осталось.
Зачинщики? Мертвы.
Потатчиков и след простыл.

Огнеупорные щиты
властей
глазурью стали,
или стали пеплом.

Все стало пеплом, что могло гореть.
Глазурь же на оплавленных камнях
была в четыре дюйма толщиной,
местами даже толще:
гранит вскипел
на глубину до фута или больше.
Но этого уже никто не видел:
клубами закружились люди,