советскую молодежь, изумрудной зеленью — настоящей оттепелью — и... пресловутой таможней, которая долго нас трясла, ожидая «в гости» советских шпионов и провокаторов. Но ехали мы по приглашению солидной организации — Британского Совета, и никакая таможня не могла нас задержать.
Из Дувра, куда прибыл паром, мы отправились в Ливерпуль, где поселились в отеле «White Stork» — «Белый аист». Прохладные, слегка влажные постели, в которых мы обнаружили грелки — «хот ботлз», рукомойники с кувшинами и краники, под которые даже руку не подсунуть, — всё знакомо по Диккенсу.
Там, в Ливерпуле, мы впервые увидели и услышали... «битлов», о существовании которых даже не подозревали. Нам вручили билеты на концерт, который проходил в каком-то спортивном зале. «Битлы» тогда только начинали. И странно теперь подумать: мы видели этих молодых ребят на пути к большой славе...
Попали мы и на футбольный матч. Какая же Британия без футбола?! Играли «Ливерпуль» и «Манчестер Юнайтед». Меня поразила публика, стоящая (именно стоящая) на трибунах. Конечно, это были работяги, пролетарии. Но одеты эти пролетарии были в габардиновые плащи и твидовые кепки. По нашим понятиям — дорого и солидно.
Свой день рождения я отметил в Лондоне, в отеле «Он-слоу-гарденс», что в Кенсингтоне. Вот когда пригодились водка и икра, которые везут все русские люди, желая кому-нибудь эти гостинцы подарить, но чаще всего — выпивают и съедают сами.
Комсомольцы бродили по Лондону сами по себе, а мы с Лидой Алёшиной утвердили для себя особую программу. Конечно, для порядка постояли на могильной плите Диккенса (О, книжки в Челябинске!) в Вестминстерском аббатстве. Проехались на двухэтажном автобусе, удивившись тому, что люди, ожидающие на остановке, не войдут в салон, если там нет свободных мест. Обозрели с высоты империала (второго этажа) необъятные просторы этого двух-трёхэтажного города, состоящего из домов, построенных из красного кирпича с крошечными садиками возле каждого крыльца. Посетили Гайд-парк, не обнаружив там ни одного оратора...
Всё это я снимал узкоплёночным аппаратом!
Главная цель у нас была профессиональная — нам очень хотелось попасть на Би-би-си. Через Британский Совет мы выхлопотали приглашение в это логово капиталистической пропаганды, передачи которой мы с трудом улавливали через грохот глушилок у себя на родине.
Нас встретил лысый и плотный мужчина в тяжёлых роговых очках. Это был знаменитый Анатолий Максимович Гольдберг — политический обозреватель и глава русской службы корпорации. Его скрипучий голос лучше других голосов преодолевал рёв глушилок, и этот голос был нам знаком.
Обстоятельно и вежливо он ознакомил нас с разными аспектами русского вещания Би-би-си, ничем не выражая намерения нас «перековать». Угостил кофе с крекерами, снабдил проспектами и программами и отправил с русскоговорящими провожатыми Ниной Дмитриевич (тоже знакомый голос) и юным Севой Новгородцевым в экскурсию по студии.
Современное здание этой телекомпании в виде вопросительного знака, которое на сегодняшний день считается старым, тогда только строилось. Но уже были готовы склады декораций, бутафории и реквизита. Это были огромные автоматизированные галереи, в которых пронумерованные детали и предметы в случае необходимости автоматически вывозились наружу. Уже тогда там существовала особая постановочная культура, ведь компания Би-би-си производила лучшие в мире телесериалы, одним из главных достоинств которых (помимо великолепной актерской игры и мастеровитой драматургии) было воспроизведение материальной культуры прошедших времен — с английской добротностью и отменным вкусом. Из этих великолепных вещей советские зрители получали немногое, но каким успехом у нас пользовалась, скажем, знаменитая «Сага о Форсайтах»!
С праздным (к сожалению!) любопытством я рассматривал эти чудеса кинопроизводства, не подозревая о том, что через шесть лет соприкоснусь с чем-то подобным...
«АРХИТЕКТОРЫ» И «САДОВНИКИ»
С подачи Алексея Александровича Рессера, оформив кукольный телеспектакль «Приключения Жакони», я ступил на почву сценографии и перестал заниматься журналистикой. Сначала перешел в музыкальную редакцию, где подготовил как редактор и художник первую передачу из новой студии нового ленинградского телецентра «Голубой огонек». Это было в 1960 году.
Затем оказался в литературно-драматической редакции, где пробыл до 1965 года, став ее главным редактором.
Директором студии был в это время Борис Фирсов, бывший партийный работник новой хрущевской формации. (Ныне он крупный социолог.) Это он когда-то, заметив мои карикатуры в газетах и на городских конференциях, командировали меня в несостоявшуюся Америку. А потом послал на телевидение создавать молодежную редакцию.
Поток телевизионных спектаклей, который мы наладили, шел по кабельным сетям прямиком на Центральное телевидение. Среди авторов, которых мы экранизировали, были Лопе де Вега, Пушкин, Шекспир, Лермонтов, Достоевский, Реджинальд Роуз, Гюнтер Вайзенборн, Александр Бек, Дмитрий Кедрин, Леонид Зорин, Алексей Алешин, Валентин Распутин, Федор Абрамов и т. д.
Размах был велик, и молодые режиссеры, окончившие наш театральный институт, шли к нам. Так появились в штате студии Лев Додин, Юрий Маляцкий, Виталий Фиалковский. Чуть раньше — Александр Белинский и Лев Цуцульковский.
Спектаклей мы делали много. Кроме телевидения ставили и в театрах — в БДТ, в Театре на Литейном, во Дворцах культуры, в Оперетте...
Большим драматическим театром руководил Георгий Александрович Товстоногов. Как сценограф я работал с ним над несколькими телеспектаклями. И вскоре он пригласил меня в театр оформить пьесу Виктора Розова «Перед ужином». Ее репетировал молодой дебютант Вадим Голиков. Мы с Вадимом все подготовили, и вот наконец на репетиции появился Мастер, чтобы завершить работу.
Летом 1962 года на двух «Волгах» мы с Товстоноговым путешествовали по Прибалтике (новенькую «Волгу» мы приобрели с отцом, построившим танковый завод во Внутренней Монголии).
«Гога» был очень оживлен, на наших глазах разворачивался его роман с ассистенткой из моей редакции, красавицей Светланой Родимовой. Мы медленно двигались от Риги к Таллину, вовсю эксплуатируя мою жену как переводчицу. На вечерних застольях — в ресторанах или у костров с копчеными угрями или камбалой — я получал бесценные сведения о специфике режиссерской профессии.
Товстоногов жаловался, мы слушали: «Жизнь режиссера тревожна, вечный поиск — пьесы, актеров, композитора, художника... Наконец они собраны... Дальше начинается мелочный на первый взгляд отбор из тысяч предложений, уговоры отказаться от того, что мне, режиссеру, не нравится, будь то цвет задника, покрой камзола, мелодия композитора или интонация актера. Чуть зазевался — и это уже не твой спектакль. „Нравится — не нравится', но надо ведь еще и объяснять почему... Вот и курю как проклятый по четыре пачки в день...»
Наконец мы добрались до небольшого местечка Клоги, в окрестностях которой на высоком берегу Балтийского моря была построена декорация Эльсинора. Григорий Козинцев снимал здесь «Гамлета».
Георгий Александрович стремился сюда потому, что хотел повидаться со своим актером — Иннокентием Смоктуновским, который к тому времени уже сыграл у него князя Мышкина. Они встретились, обнялись. Смоктуновский выглядел усталым и чем-то не очень довольным, как мне показалось.
Много позже я прочитал в заметках об этом великом артисте, что в крупных, этапных работах
