«Серебряный кодекс», Codex Argenteus, был найден в 16 в. Герхардом Меркатором. Этот учёный нередко посещал древнее Верденское бенедиктинское аббатство, расположенное в четырёх милях от Кёльна. Меркатор интересовался прежде всего его богатой библиотекой. Здесь он и нашёл драгоценный манускрипт, известный сейчас как Codex Argenteus. Верденский памятник содержит четыре евангелия, расположенные в следующем порядке: от Матфея, от Иоанна, от Луки, от Марка. Текст написан по красному полю прописными буквами, частью золотыми, но в основном серебряными.
В учебниках по истории средних веков для гимназий в начале 20 века можно было видеть очень хорошую цветную копию с одного такого листа.
Предполагают, что эта великолепная книга происходит из Италии 6 века и принадлежала лангобардским королям (откуда и версия Лесного о лангобардском происхождении текста).
Верденский монастырь был основан во времена Карла Великого, и вполне вероятно, что основатель его, долго живший в Италии, мог привезти рукопись с собой из этой страны. По другому предположению, рукопись передал Верденскому монастырю сам Карл Великий.
Среди германских народов — готов, франков, лангобардов — имела хождение именно готская Библия, поскольку другой не было. (Точно так же, как в восточнославянских странах имело хождение русское Евангелие; ср. проблемы, поднятые в издании Евангелия, предпринятом Белорусской библейской комиссией).
Готская Библия была столь ценна, что списки с неё включали в стоимость контрибуций наряду с золотом и деньгами.
В 17 веке появились первые издания Codex Argenteus, поначалу в отрывках. На кодекс обратил внимание советчик и друг австрийского императора Рудольфа II Ричард Штрейн. При его содействии манускрипт был перенесён в Прагу. В 1648 г. Прага была взята шведами. В числе прочих сокровищ они взяли и кодекс. Вскоре Codex Argenteus был поднесён в дар шведской королеве Христине. Она передала его Исааку Воссиусу, и из Стокгольма кодекс очутился в Нидерландах. Там его купил граф де ла Гарди, который облёк листы в серебряный переплёт и подарил драгоценную книгу университету в Упсале.
По отзыву Меркатора, рукопись в Вердене имела 330 листов. Когда же достигла Упсалы, их число сократилось до 187. Особенно много утратилось при похищении кодекса из Праги.
В конце 19 века произошла ещё одна история, связанная с кодексом. Уже в Упсале кто-то вырезал из кодекса ещё 10 листов. Поиски ни к чему не привели. Только спустя 23 года после кражи листы вернулись на место: библиотекарь университета был призван к одному умирающему, который вернул то, что некогда выкрал.
Codex Argenteus — не единственный памятник на готском языке. Мы не будем утомлять Уважаемого Терпеливого Читателя рассказом о судьбах других кодексов и отрывков; приключения книг, как известно, бывают ещё более долгими и захватывающими, чем приключения людей.
О языке, которым написан этот памятник, М.М.Гухман («Происхождении строя готского глагола», 1940) пишет, соглашаясь с мнением «буржуазных учёных», что «мы здесь имеем дело со своеобразным готским „литературным“ языком, проделавшим уже довольно длительную историю». Она указывает на то, что готский был языком межплеменного общения (Приск пишет: «Скифы, будучи сборищем разных народов, сверх собственного языка варварского охотно употребляют язык уннов или готов…») Именно такие языки обычно избираются миссионерами; поэтому перевод Библии именно на готский (а не лангобардский, как пишет Лесной) был делом вполне логичным и оправданным.
УЗЕЛ ТРЕТИЙ.
АРИАНСКАЯ ЕРЕСЬ И ЕПИСКОП УЛЬФИЛА
В литературе о «тёмных» веках то и дело мелькает это имя: Ульфила.
Весьма популярная книга Франко Кардини «Истоки средневекового рыцарства», изданная у нас в 1987 году, довольно подробно останавливается на теме христианизации варваров (глава «Бог-миротворец среди народов-воинов»). Кардини прямо называет готов народом, «внёсшим первый и наиболее самобытный вклад в распространение новой веры среди германцев». Не желая переоценивать индивидуальный вклад Ульфилы, тем не менее Кардини утверждает: 'Он готский пастырь, готский апостол, переводчик-толмач. Он одновременно для готов и св.Павел и св.Иероним… Он единственный в своём роде пример варвара, который сумел заложить прочные религиозные основания в жизнь своего народа, самоотверженно трудиться над переводом на готский язык текстов Священного писания. Таким образом, он избрал самый трудный, но в то же время и самый достойный путь, ведший готов к христианской этике. Куда проще было бы отказаться от родного языка и без долгих размышлений принять дух и букву греческого варианта нового христианского мышления.
Личности епископа Ульфилы, — пишет дальше Кардини, — принадлежит особая роль в соединении классической христианской культуры с самобытной духовностью готов'.
Кардини, пожалуй, подробнее всех останавливается на этом своеобразном явлении. Другие лишь упоминают: был ещё такой Ульфила, переводил Библию на готский язык.
Взяв в руки учебник готского языка, соавторы неизбежно столкнулись с епископом Ульфилой, что называется, нос к носу. Собственно говоря, язык-то готский сохранился именно потому, что Ульфила в своё время влил это вино в сосуд, который не разбивается: в Священное писание.
И это само по себе делает фигуру готского епископа значительной и очень-очень любопытной…
И стали мы приглядываться да присматриваться. С эдаким проницательным ленинским прищуром. А каков он из себя был, этот Ульфила?
Кардини что-то говорит о его «биографии»; между тем, о личности епископа не пишет решительно никто. Даже Кардини.
Энциклопедии, изданные до революции, сообщают сведения о нём настолько разнообразные и взаимоисключающие, что впору детектив сочинять. Одни утверждают, что Ульфила был готом. Другие — что каппадокийцем, как многие Отцы Церкви того периода. Одна немецкая книга, точа слезу, поведала душещипательную историю «каппадокийской рабыни» и «готского воина», плодом любви которых и был будущий епископ Ульфила…
Надо полагать, нрав у епископа был крут. Что же это за пастырь был такой, если всю жизнь его называли довольно странным (если вдуматься) для духовного лица именем, которое дословно означает «Волчонок»?
Профессор Д.Беликов из Казанского университета (1887), автор наиболее полной монографии, посвящённой Ульфиле, приступает к своему рассказу решительно:
'Его[15] заслуги по отношению к готскому народу можно было бы смело сопоставить с заслугами для славян св.Мефодия и Кирилла, если бы в глазах православного историка их величие сильно не умалялось тою, хотя и не вполне вольною виною совершителя, вследствие которой названный народ был вовлечён в ересь арианства'.
Труд Беликова, хоть и объемен, хоть и содержит бесценную информацию и драгоценен обильными цитатами, но вряд ли может быть принят за основу в силу некоторых его специфических особенностей. Симпатии уважаемого профессора к предмету его исследования — к Ульфиле — простираются настолько, что автор изо всех сил пытается выгородить своего героя и обелить его, насколько это возможно, от обвинений в еретичестве.
Особенно он настаивает на возможном православии Ульфилы в тех случаях, когда речь заходит о гонениях на христиан в готских землях.
Надобно отметить, что старые готские князья (риксы, судьи) не сидели сложа руки и не наблюдали безвольно, как христианская вера подтачивает древлее благочестие. Особенно прославился гонениями известный не только в церковной, но и в светской истории «король» Атанарих (в житиях он фигурирует как «Юнгерих»). Это был своего рода Диоклетиан готского мира.
И вот выясняется, что канонизировать замученных им христиан невозможно по той неприятной причине, что они были еретиками.
Поэтому производится некоторая подтасовка, после чего пострадавшие в гонениях объявляются православными (вкупе с Ульфилой, которого только «потом» сбили с панталыку коварные ромеи)…
Мы не уверены, что этому «благочестивому обману» стоит верить. Мы предпочитаем принимать
