спрятаться.
В одном из убежищ и обнаружил Ульф несколько человек. Ни Гото, ни Вульфилы, ни Хильдегунды с младенцем, ни Велемуда, ни Вильзиса среди тех не было. Филимер только был. Тот как Ульфа завидел, так с криком к нему побежал.
Кузнец был — Визимар, девушка эта — Арегунда. И ещё несколько, мужчины и женщины, одна с ребёнком. Всего же набралось не более десяти.
Визимар у них за предводителя был. Визимар Ульфа хорошо знал. Знал он, что Ульф у Лиутара десятник, и потому начальствовать ему передал.
Визимар Ульфу сказал, что родни его никого не осталось — всех перебили, кроме ульфова племянника, Филимера.
Ульф спросил, искали ли в других убежищах. Потому что знал — не одно здесь убежище было. Но Ульфу сказали, что искали везде и никого в живых нет.
Но и тогда Ульф не захотел верить. И спросил, видел ли кто, как погибли его родичи.
Та девушка Арегунда сказала, что своими глазами все видела, ибо по соседству жила.
Ульф нам сказал, что завтра Арегунда сама обо всём поведает, если нам слушать охота. Его же, Ульфа, при том не было. Не в ульфовом обычае брехать про то, чего не видел.
Когда Арегунда Ульфу все рассказала, он больше о родне своей говорить не стал, а вместо того с Визимаром-кузнецом обсуждать начал, как лучше до бурга лиутарова добраться. Решено было село сожжённое обойти и, далеко на закат забрав, через край земель гепидов Огана пройти.
На том и порешили.
Как решили, так и пошли. Когда уже недалеко от бурга были, в полудне перехода, увидели, что чужаки повсюду. Разлились, как вешние воды.
Там спор у беглецов вышел: часть оставшихся хотела к бургу дальше идти; другие, в том числе и Ульф с Визимаром, удерживали их. Коли на полночь от бурга чужаки кишат, то что под самым бургом делается?
Однако не хотели слушать Визимара с Ульфом. Ему, Ульфу, ещё и пеняли — мол, не тебе, готу, нам указывать, как на нашей земле себя вести.
И разделились беглецы. Большая часть к бургу пошла. И женщины с детьми, какие были, тоже к бургу пошли, только Арегунда осталась.
На Арегунду в их селе как на дурную смотрели — виданое ли дело, чтобы девка с мужиками равнялась!
А Визимар-кузнец с Ульфом и Арегунда к бургу не пошли. Ульф недаром всю зиму с этими чужаками воевал. Он-то и предложил на полночь идти, к Теодобаду. Спутникам своим, какие Ульфа послушались, сказал: в моё село пойдём, там жить будем. И добавил, что слово заветное у него есть для готских старейшин.
Дедушка Рагнарис тут спросил недоверчиво, какую ещё хитрость Ульф измыслил и что за слово такое заветное. На то Ульф ответил:
— Что кузнеца в село привёл и что Визимаром кузнеца того зовут.
Визимар Ульфу не поверил. Все говорил, что к гепидам надо бы идти. Но Ульф сказал, что у гепидов все будем как скамары безродные, а в готском селе он, Ульф, за прочих поручиться может.
И пошли втроём; мальца же Филимера с собой взяли, ибо иной родни у Филимера не осталось.
Трудно шли. Несколько раз в стычке побывали. В последней Ульфа стрела достала — лучники у чужаков хорошие, не в пример нашим. Хорошо ещё, что только по рёбрам чиркнула. Больно, хотя не опасно. Не повезло.
Тут дедушка хмыкнул. Когда такое было, чтобы везло Ульфу! И то диво, что вообще дошли.
Ульф первым делом в бург, к Теодобаду явился. Через обиду свою переступил и Теодобаду не дал старое поминать. Сразу о том заговорил, как село вандальское спалили. Про Лиутара рассказал, про то, как зиму провели. Не утаил и того, о чём думал: наверняка пал уже бург лиутаров, так что с полудня никто сейчас Теодобада от чужаков не прикрывает.
Про чужаков рассказал всё, что знал. Каковы в бою, какие хитрости в обыкновении имеют.
Выслушал его Теодобад, дружину созвал. Дружинники как Ульфа увидели, да ещё с такими спутниками — с кузнецом-вандалом, с девкой бесноватой и с мальцом, который от Ульфа ни на шаг не отходил, — смеяться стали, пальцами показывать.
Теодобад рявкнул на них, замолчать велел и слушать, что Ульф скажет. И попросил Ульфа ещё раз все то повторить, что только что ему говорил.
Ульф повторил.
Дружинники задумались. Вопросы Ульфу задавать стали. Отвечали попеременно то Ульф, то Визимар- кузнец.
Говорили о том, что старейшин из разных сел в бурге собрать нужно на большой тинг. Дозоры выслать на полдень надо. Чужаков понять пытались, думали, как они себя поведут. И так, и так прикидывали — всяко плохо получается. Неладно ещё, что чужаки иного языка, поди догадайся, как у них мысли текут.
Земли вандальские они к осени захватили; от урожая зиму прокормиться могут. На то и расчёт шёл. Может быть, эту зиму в бурге лиутаровом проведут, а на готские земли пока не сунутся. Холода на носу.
Другие дружинники возражали. А может быть, и дальше пойдут, на зиму глядя. Тыл у них сильный.
И снова повторялось между дружинниками то, что не раз уже слышал Ульф от вандалов в бурге. Найти бы ядро племени, отыскать бы, где у них бабы с ребятишками остались, туда бы удар нанести и чужаков под корень извести.
Сквозняком на Теодобада с полудня потянуло. Прежде-то там вандалы сидели. Хоть и не было большой любви между готами и вандалами, а всё же спокойнее было, имея их по соседству. Теперь же с полудня неведомо кто подбирался.
Тревога глодала и вождя, и дружину его. Те чужаки прежде где-то на полночь да на восход сидели — от вандалов это Ульф узнал. Там горы тянутся. За хребтом, в предгорьях-то, племя это и обреталось. По всему видать, большое племя было, если даже сейчас столь много их осталось.
И совсем уж нехорошие мысли в голову лезли.
Какую же силищу надо было иметь тем, кто это племя с земли согнал! Стало быть, не только на полудне зараза завелась; далеко на полуночи ещё более сильный враг закопошился. Неведомый враг. Коли тех чужаков согнал, так и сюда прийти может.
Ульф сказал Теодобаду, что все не идёт у него из памяти тот случай, когда пошли в поход и река им путь перегородила, а по реке той трупы плыли от неведомой битвы, бывшей где-то далеко выше по течению.
И совсем мрачен сделался Теодобад, ибо и его это воспоминание точило.
И сказал Теодобад — прав Ульф, тинг большой собирать нужно, обиды и распри позабыв.
С тем Ульф в родное село своё и отбыл и завтра с Хродомером говорить намерен. А Теодобаду он обещал, что после снова в бург явится.
Все это Ульф рассказал дедушке Рагнарису и отцу моему Тарасмунду, будто из мешка вывалил — думайте. И сказал, что спать пойдёт, потому что устал очень, две седмицы почитай с коня не сходил.
Тут на двор дядя Агигульф явился. Нехотя шёл, нога за ногу. На жатву как на муку шёл. А как ко двору подошёл, увидел чужих коней. Встрепенулся дядя Агигульф.
От дяди Агигульфа пивом вкусно пахло.
Дедушка Рагнарис проворчал:
— Припёрлось чадо…
А Ульф на брата меньшого с неприязнью поглядел, будто на чужого.
Ульф никогда красотой не отличался, а рядом с дядей Агигульфом совсем заморённым выглядел. Поздоровались братья. Ульф на брата глядел, не вставая, снизу вверх, и молчал. Я первый раз видел, чтобы дядя Агигульф так смущался.
В бороде поскрёб, проворчал что-то. На Марду-замарашку всю вину свалить попытался за то, что так
