бывшего командующего корпусом командос дуче, стать главой правительства.
Сообщник Муссолини Виктор-Эммануил останется королем? Разоритель Эфиопии Бадольо унаследует власть дуче? Американские либералы снова негодовали. Против чего, в конце концов, велась война — против фашизма или против агрессии? Сегодня Бадольо, а завтра — Геринг и Геббельс? Будет ли реакционный Государственный департамент и дальше направлять американскую военную стратегию? Продолжит ли Рузвельт сделки с бандой монархистов, клерикалов и реакционеров? Чтобы ответить на эти вопросы, Рузвельт устроил пресс-конференцию. Значение проблемы, говорил он, сводится к старым спорам о том, что первично — цыпленок или яйцо.
— Когда победоносная армия вступает в страну, она решает в первую очередь две существенные задачи. Первая состоит в подавлении вооруженного сопротивления. Вторая — в пресечении анархии после подавления вооруженного сопротивления. С состоянием анархии трудно бороться, это требует большого количества войск.
Меня не волнует, с кем мы имеем дело в Италии, пока страна не входит в систему фашистского правления, пока существующая в ней власть добивается разоружения, пока нет анархии. Сейчас там может быть король или нынешний премьер-министр, мэр города или деревни...
Вспомните также, что в Атлантической хартии кое-что сказано о самоопределении. Это делается далеко не сразу. Нельзя ожидать, что самоопределение будет достигнуто в первую же неделю, что противники новых порядков сложат оружие. Другими словами, здравый смысл...
Споры продолжались. Политическая стратегия Рузвельта сталкивалась в 1943 году с двумя проблемами. Одна заключалась в явной сложности и распыленности информационных и пропагандистских служб. Вместо учреждения централизованной организации президент следовал своей обычной тактике создания параллельных ведомств с неопределенными, но вместе с тем перекрывающими друг друга полномочиями. Военные службы занимались ведением психологической войны. Роберт Шервуд курировал службу международной информации во главе с Уильямом Донованом, который координировал информационную деятельность. Старый приятель Рузвельта, заведующий библиотекой конгресса Арчибалд Маклейш руководил Агентством фактов и цифр. Курировал агентство, включая пропаганду, Нельсон Рокфеллер, координатор межамериканских проблем. Он настаивал на самостоятельности агентства и праве докладывать лично президенту. Эти люди — журналисты, общественные деятели, эксперты по военной психологии, рекрутированные на службу интеллектуалы — составляли блестящую плеяду талантов, но они были склонны следовать собственным прихотям, соперничать за фонды и делать упор скорее на удачу, чем на долговременную политическую борьбу.
В середине 1942 года Рузвельт учредил Агентство военной информации (АВИ) во главе с талантливым журналистом и радиокомментатором Элмером Дэвисом. В начале следующего года, после того как выявились разногласия по вопросам психологической войны между АВИ и Агентством стратегической войны, президент решил передать в ведение АВИ все внутренние и внешнеполитические информационные и пропагандистские программы, кроме латиноамериканских. Позднее Шервуд был назначен главой зарубежной службы АВИ. Внутренняя служба агентства, которую возглавлял ряд поспешно сменявших друг друга директоров, встретила резкую оппозицию со стороны конгресса. Раздраженная памфлетами АВИ, особенно трактовкой антиинфляционных мер, обсуждением темы участия негров в войне, а также серийным выпуском карикатур, раскрывающих героическую историю Верховного главнокомандующего, палата представителей немедленно аннулировала внутреннюю службу и затем нехотя позволила сенату спасти ее. Под деликатным руководством Дэвиса пропагандистские усилия АВИ приобрели координацию и целеустремленность, но кое в чем сохранялись недостатки и слабости. Дэвис считал свои личные отношения с президентом радушными, но неудовлетворительными на ведомственном уровне. Он даже подумывал во время взрыва эмоций вокруг Бадольо об отставке. Тем не менее, когда дым рассеялся, выяснилось, что причиной инцидента стало недопонимание стратегии политических действий президента.
Был еще один источник тревоги по поводу пропагандистской войны. Разумеется, Рузвельт со своим даром политического влияния придал пропагандистской деятельности необыкновенный размах и силу. Британский эксперт Ричард Кроссмэн считал речи президента и Черчилля наилучшими примерами для пропагандистов. Проблема заключалась в разрыве между высокими принципами и каждодневными ситуациями и возможностями. В то время как многие комментаторы, например, выступали за безусловную капитуляцию как выражение решимости и единства Объединенных Наций, на практике этот принцип не соблюдался в полной мере. Так, пока в голову людей вбивали тезисы о важности безоговорочной капитуляции, союзное командование шло на уступки — как в случае с первоначальными условиями прекращения огня Италией, выдвинутыми Эйзенхауэром. Это подрывало основную доктрину.
Ослаблять и подавлять моральный дух населения враждебных государств; возбуждать надежды свободы и поощрять движение сопротивления в оккупированных странах; завоевывать симпатии простых людей и тем самым влиять на руководство в нейтральных странах; противодействовать попыткам противника расколоть Объединенные Нации; содействовать пониманию в союзных странах идеалов и политики США — вот в чем состояли главные цели политической борьбы администрации. Ее идеи распространялись по радио, в фильмах, листовках, плакатах, через газеты и прочие средства массовой информации. Противник проявлял такую же активность и на более профессиональном уровне. Гитлер пришел к власти как искусный пропагандист; понимал тесную связь между пропагандой и организацией; пришел к выводу, что большинство людей «по натуре женственны» и движимы больше чувством, чем логикой; настаивал на простоте пропаганды, «потому что люди мыслят примитивно»; не верил, считает З.-А.-Б. Земан, «в отличие от Джефферсона, что люди состоят из индивидов, способных определять свои политические судьбы...». А в Геббельсе он нашел блестящего и неутомимого оратора.
Для нацистской пропаганды Рузвельт и его богатые, сытые соотечественники стали излюбленными мишенями. Немецкие студенты Высшей политической школы, готовившей специалистов по пропаганде, оттачивали свое мастерство в первые месяцы войны на полемике с содержанием выступлений по радио и пресс-конференций Рузвельта, его оценками роли Вудро Вильсона, его морализаторством, его наивными сверхупрощениями и более всего его неприязнью к Германии. Согласно ориентировкам для студентов по Рузвельту и общественному мнению США, американцы в принципе последователи Джефферсона, но фактически президент передал контроль над страной лоббистам, профессиональным политикам и прессе. «Сегодня в Соединенных Штатах проповедуют идеи Джефферсона, но на практике следуют Гамильтону: прежде почитали Билль о правах, свободу и равенство, верили в простого человека. Ныне выступают за увековечение неравенства, систематическое насилие правительства над народом в интересах государства и капитала». Во внешней политике, внушали студентам, американцы мечутся между пацифизмом и мессианством, морализаторством и экономическим империализмом.
Посылы нацистской пропаганды в 1943 году колебались в диапазоне от стандартных утверждений, будто еврейско-капиталистическо-коммунистические силы контролируют правительство США, до старых попыток внести раскол в ряды союзников. Согласно этим посылам, Джон Булл стремился обескровить Америку, в то время как янки пытались растащить Британскую империю. Красные готовились поставить под власть коммунизма после войны всех своих союзников. На фронте через немецкие листовки и громкоговорители велась пропаганда, имевшая целью воспользоваться усталостью и тоской по дому «Джи ай». Однако стержнем всей нацистской пропаганды был антисемитизм. Так, на немецкой листовке под заглавием «Женщина, которую ты оставил дома» изображен разбогатевший спекулянт Сэм Леви, лапающий свою секретаршу Джоан Гопкинс, которая любит Боба, но не знает, когда Боб вернется с войны. И разве предосудителен легкий поцелуй между друзьями?
Задачу противодействия пропаганде подобного рода Рузвельт вполне мог оставить в ведении фронтовых специалистов психологической войны. Как главный пропагандист он нес ответственность за идеи, служившие руководством для других. На этом уровне главная проблема, занимавшая в 1943 году Рузвельта и Гитлера, состояла в оценках старого либертарианского тезиса Джефферсона или его более современного и положительного, расширительного значения свободы. Оба противника пользовались большей частью различными символами. Гитлер превозносил дисциплину, авторитет и отечество, осуждал большевизм, интернационализм, плутократию и, конечно, евреев. Рузвельт не мог стоять на той же почве. Но один символ, содержательный сам по себе и имевший глобальное значение, принимался обеими сторонами и, следовательно, был объектом борьбы обеих сторон — это свобода.
