не могли разобрать ни слова, потому что пел он на овернском наречии..
– Тихо! – остановил его Жан Бычье Сердце после первого куплета.
– Почему «тихо»? – возмутился Туссен.
– Может, в овернской столице это кому-нибудь и нравится, а вот в Париже и его окрестностях такая песня никому не по душе.
– А ведь это ха-а-арошая песня! – заметил Туссен.
– Да, однако я бы предпочел другую… Например, ту, которую нам сейчас споет граф.
– Я? – не понял Лоредан.
– Само собой! Должны же вы знать ха-а-арошие песни, как говорит мой друг Туссен Бунтовщик.
И Жан Бычье Сердце бессмысленно загоготал, что бывает перед опьянением.
– Ошибаетесь, сударь, – холодно возразил Вальженез. – Я не знаю песен.
– Неужто вам не известно никакой застольной песни? – продолжал настаивать Жан Бычье Сердце.
– Вот именно! – поддакнул Туссен. – Я бы предпочел такую, под которую хорошо не только пить, но и есть, тем более что я проголодался.
– Начинай, приятель! – приказал Жан Бычье Сердце, приготовившись отбивать в ладоши такт.
– Клянусь вам, что не только не знаю подходящей песни, – сказал г-н де Вальженез, несколько напуганный тоном Жана Бычье Сердце, – но и не умею петь.
– Вы не умеете петь? – спросил Туссен; приятель упрекал его в том, что он говорит с овернским акцентом, и он теперь пытался искупить этот недостаток, разговаривая как туземец. – Моя вам не верить!
– Уверяю вас, что не умею петь, – повторил Лоредан. – Мне очень жаль, потому что это могло бы доставить вам удовольствие, но это выше моих сил.
– Жалко! – расстроился Жан Бычье Сердце. – Вас это развеселило бы, да и меня тоже.
– В таком случае мне жаль вдвойне, – отвечал Вальженез.
– Ой! – обронил Туссен.
– Что такое? – спросил Жан.
– У меня есть мысль!
– Врешь!
– Нет, правда, – продолжал настаивать Туссен.
– Ну говори, что ты там надумал!
– Раз этот юный сеньор не умеет или не хочет петь, – не отчаиваясь, продолжал Туссен, – он должен уметь плясать, верно, дружище Жан?
С трудом ворочая языком, он обратился к Лоредану:
– Спляшите-ка, ваше сиятельство!
– Я? Вы с ума сошли?! – изумился Вальженез.
– Почему с ума сошли? – – спросил Туссен.
– Разве танцуют просто так, без причины?
– Ну хорошо, без причины не танцуют; люди танцуют, чтобы танцевать, у себя на родине я плясал каждый день.
– Бурре?22– Вот именно… Может, вы имеете что-нибудь против бурре?
– Нет, но я не могу исполнить этот танец, я его не знаю.
– Я и не прошу вас сплясать что-то определенное, – не унимался Туссен. – Танцуйте хоть гавот, лишь бы танцевать.
Верно я говорю, Жан? Его сиятельство должен обязательно сплясать.
– Я с удовольствием погляжу, как танцует его сиятельство…
– Слышите, уважаемый?
– …но…
– Пусть ваш приятель договорит, вы же слышали, он сказал «но», – заметил Лоредан.
– …но для танцев нужна музыка, – закончил свою мысль Жан Бычье Сердце.
– Разумеется, господин Жан прав! – подхватил Вальженез, с ужасом думая о том, что если бы великан согласился со своим товарищем, ему пришлось бы танцевать ради удовольствия двух могикан.
– А что, разве трудно что-нибудь придумать? – возразил Туссен; под действием вина он становился упрямым и изобретательным.
– Не знаю, трудно ли это, – простодушно произнес Жан Бычье Сердце, – ведь мне никогда не приходилось придумывать ничего подобного; но мне кажется, для этого нужен какой-нибудь инструмент, не так ли, ваше сиятельство?
– Ну разумеется, – пожал плечами Лоредан.
– Инструмент?! Да у нас у всех по инструменту на каждой руке! – заявил Туссен.
С этими словами Туссен округлил свою черную ручищу в виде охотничьей трубы, причем большой палец должен был служить мундштуком, и, приложив его к губам, стал насвистывать «Короля Дагобера».
Обернувшись к Жану Бычье Сердце, он спросил:
– Ну, чем плох инструмент, а?
– Хорош, но для охоты, а не для танцев, – продолжал упорствовать тот.
– Верно, – подтвердил Туссен, легко соглашавшийся с чужим мнением, если считал его справедливым. – Раз мы не поем и не пляшем, давайте пить!
– Согласен! – поспешил согласиться г-н де Вальженез. – Давайте выпьем!
Но он переусердствовал и согласился слишком поспешно: он хотел не напиться, а споить двух приятелей. Жан Бычье Сердце смотрел на него, еще не совсем раскусив план г-на де Вальженеза:
славный малый не предполагал, что вино может обратиться отравой, однако он почуял подвох и, снова поставив на стол бутылку, которую обхватил было за горлышко, собираясь налить Туссену, сказал:
– Нет, тебе хватит, Туссен!
– Мне всегда будет мало, дружище Жан.
– Может, это и верно, – заметил плотник, – да только не сегодня.
– Однако вы же сами мне предлагали выпить, – отважился возразить пленник, – и я не стал отказываться.
– Вы, сударь мой, другое дело, – покосился на него Жан, – вы вольны пить, сколько вашей душеньке угодно… Я же вам сказал: в буфете еще штук сорок бутылок. Подставляйте свой стакан!
Лоредан повиновался, Жан Бычье Сердце наполнил его стакан на две трети и поставил бутылку на стол.
– А вы? – спросил г-н де Вальженез.
– Я? – переспросил Жан Бычье Сердце. – Мне хватит. Туссен вам сказал, что я теряю голову, когда выпью лишнего. Он прав: мне не надо больше пить.
– Еще стаканчик, чтобы меня поддержать! – настаивал Вальженез, делая вид, что не понимает причины его сдержанности, хотя на самом деле сразу смекнул, что к чему.
– Вы настаиваете? – спросил плотник, пристально глядя на графа.
– Мне бы этого хотелось.
– Будь по-вашему, – кивнул великан, наливая себе вина.
– А мне? – попросил Туссен.
– Тебе хватит!.. – отрезал Жан Бычье Сердце.
– Почему?
– Я так решил!
Туссен что-то проворчал, отступил на два шага, но настаивать не стал.
Жан Бычье Сердце поднес стакан к губам.
– Ваше здоровье! – сказал он.
– Ваше здоровье! – отозвался г-н де Вальженез.
Стакан у Жана Бычье Сердце был полон не доверху, и сквозь прозрачную стенку он мог наблюдать за пленником. Он увидел, как тот зажал стакан в кулак, быстро понес его к губам, а потом поставил на стол, успев сделать почти неуловимое движение.
