протягивавшую ему письма и газеты.
Он так стремительно пронесся по коридору, отделявшему его от улицы, что не заметил и фиакра, стоявшего у подъезда, хотя это было редкое явление и для улицы, и для дома, где жил Жибасье.
Не увидел он и четырех человек, стороживших у двери с обеих сторон, едва его заметив, они схватили несчастного за шиворот и втолкнули в фиакр раньше, чем он успел ступить на мостовую.
Одним из этих четверых был суровый Голубок, а за руки его держал тот самый невысокий смуглый господин с усиками, которого он смутно узнал по описанию Элизы: именно он подрезал крылышки ангелу Габриэлю.
Через десять минут карета подъехала к префектуре полиции.
Проведя полтора часа в тюрьме предварительного заключения, где Жибасье встретился со своими коллегами и друзьями Костылем, Карманьолем, Овсюгом и Мотыльком, он, как мы сказали, ровно в полдень вошел в кабинет г-на Жакаля.
Читатели понимают, что, достаточно наслушавшись от товарищей об арестах, прокатившихся накануне, Жибасье имел жалкий вид.
– Жибасье! – невесело проговорил г-н Жакаль. – Поверьте, я очень сожалею, будучи вынужден на некоторое время держать вас в тени. Блеск больших городов несколько повредил ваш рассудок, мой добрый друг, и когда вы остановили почтовую карету с англичанином и его супругой между Немуром и ШатоЛандоном, вы совершенно не подумали о том, что можете поссорить английский двор с французским. Иными словами, вы недооценили свободу, которую я вам так щедро предоставил.
– Господин Жакаль! – перебил его Жибасье. – Поверьте, когда я останавливал почтовую карету, в мои намерения не входило обижать этих островитян.
– Что мне в вас нравится, Жибасье, так это то, что вы не боитесь высказывать свое мнение. Другой на вашем месте, Мотылек или Костыль к примеру, стали бы отнекиваться, прикидываться овечками, если заговорить с ними о почтовой карете, остановленной ими ночью между Немуром и Шато-Ландоном.
Вы же с ходу говорите правду. Карета была остановлена – кем?
«Мною, Жибасье! Говорю же: мною, и точка!» Избыточная откровенность – вот ваше основное качество, и я поистине рад отметить это. К несчастью, мой добрый друг, даже самая безудержная откровенность не заменит всех требуемых качеств, чтобы сделать из вас мудреца, и я с большим сожалением вынужден вам сказать, что в деле с почтовой каретой вам не хватило мудрости. Какого черта! Разве человек вашего ума станет нападать на англичан?
– Я принял их за эльзасцев, – возразил Жибасье.
– Это смягчающее обстоятельство, хотя Костыль – эльзасец и с его стороны было бы дурным тоном грабить земляка. Итак, мы имеем дело с отсутствием патриотизма и вкуса.
Вот почему я подумал, что немного побыть в тени вам не повредит.
– Значит, вы просто-напросто отправляете меня на каторгу! – растерялся Жибасье.
– Да, просто-напросто, как вы изволили заметить.
– В Рошфор, Брест или Тулон?
– На ваш выбор, дружище. Как видите, я обхожусь с вами по-отечески.
– И надолго?
– Тоже на ваше усмотрение. Только ведите себя хорошо. Вы слишком мне дороги, и я непременно призову вас к себе, как только представится удобный случай.
– Я снова буду с кем-нибудь скован одной цепью?
– И это как пожелаете. Видите, я покладист.
– Ладно, – смирился Жибасье, видя, что ничего другого ему не остается, – пусть будет Тулон, и без напарника.
– Увы! – вздохнул г-н Жакаль. – Еще одно из ваших бесценных качеств уходит в небытие. Я говорю о благодарности или о дружбе, как вам больше нравится. Неужели ваше сердце не разорвется, когда вы увидите, что ваш брат по каторге скован цепью с кем-то другим – не с вами?!
– Что вы хотите этим сказать? – спросил каторжник, не понимая, на что г-н Жакаль намекает.
– Возможно ли, неблагодарный Жибасье! Разве вы забыли об ангеле Габриэле, если всего сутки назад держали факел его Гименея?
– Я не ошибся, – пробормотал Жибасье.
– Вы ошибаетесь редко, дорогой друг, в этом тоже необходимо отдать вам справедливость.
– Я был уверен, что его арестовали по вашему приказу.
– Да, правильно, по моему приказу, проницательный Жибасье. А знаете ли вы, зачем я приказал его арестовать?
– Нет, – искренне признался каторжник.
– За мелкий грешок, непохожий на другие, однако требующий небольшого наказания, чтобы научить его хорошим манерам. Поверите ли, пока кюре Сен-Жак-дю-О-Па его венчал и давал поцеловать свой дискос, он украл у достойного священника платок и табакерку? Более чем легкомысленное поведение! Кюре не захотел устраивать в церкви скандал и спокойно завершил церемонию, а спустя полчаса подал мне жалобу. Вот и верьте в добродетель нынешних ангелов! Вот, Жибасье, почему я считаю вас неблагодарным: вы не умоляете меня сковать вас одной цепью с этим юным вертопрахом, а ведь вы могли бы довершить его воспитание.
– Раз дело обстоит таким образом, – сказал Жибасье, – я забираю свои слова назад. Пусть будет Тулон и только парное заключение!
– В добрый час! Наконец-то я узнаю своего любимого Жибасье! Ах, какой бы человек из вас вышел, пройди вы другую школу. Но вас с детства травили классической литературой, и вы незнакомы с элементарными понятиями современной школы. Вот что вас сгубило. Однако не стоит терять надежды: эта беда поправима. Вы молоды, можете учиться. Знаете, когда вы входили, я как раз размышлял о создании огромной библиотеки для всех обездоленных вроде вас. А пока я вот о чем думаю: что если вместо общей цепи я попрошу расковать вас с ангелом Габриэлем? С самого вашего прибытия на каторгу я назначу вас обоих на должность самую почетную, доходную: будете писцами, а? Ну не приятное ли поручение:
писать письма за своих неграмотных товарищей и оказаться, таким образом, их доверенным лицом, которому известны все самые сокровенные тайны, их советчиком и помощником? Что вы на это скажете?
– Вы слишком милостивы ко мне! – полунасмешливо-полусерьезно отозвался каторжник.
– Вы этого заслуживаете, – подчеркнуто вежливо заметил г-н Жакаль. – Ну, договорились: вы оба можете считать себя официальными писцами. Может быть, у вас есть еще какиенибудь пожелания или просьбы?
– Только одна, – серьезно проговорил Жибасье.
– Говорите, дорогой друг: я ломаю голову, чем бы вам еще угодить.
– Поскольку Габриэля арестовали вчера вечером, – проговорил каторжник, – он не успел познакомиться со своей невестой поближе. Не слишком ли смело с моей стороны просить вас разрешить им свидание, перед тем как мужа отправят на юг?
– Просьба очень скромная, дорогой друг. Я разрешу им ежедневные свидания вплоть до дня отправления. Это все, Жибасье?
– Это только первая часть моей просьбы.
– Послушаем вторую!
– Вы позволите жене проживать в тех же широтах, что и ее муж?
– Договорились, Жибасье, хотя вторая часть нравится мне гораздо меньше первой. В первой части вашей просьбы вы проявляете незаинтересованность, заботитесь об отсутствующем друге, тогда как во второй, как мне кажется, замешаны ваши личные интересы.
– Я вас не понимаю, – молвил Жибасье.
– А ведь все просто! Не вы ли мне сказали, что женой вашего друга стала ваша бывшая подружка? Боюсь, что вы не столько для него, сколько для себя хлопочете о том, чтобы эта женщина поселилась неподалеку от вас.
Каторжник стыдливо покраснел.
– Ну, совершенных людей не бывает, – прибавил г-н Жакаль. – Вам больше не о чем меня просить?
