– Последняя просьба!
– Давайте уж, пока вы здесь.
– Как будет проходить наше отправление?
– Вы должны знать, что вас ждет, Жибасье. Отправление пройдет как обычно.
– Через Бисетр? – состроив страшную рожу, уточнил каторжник.
– Естественно.
– Это меня чрезвычайно огорчает.
– Почему же, друг мой?
– А вы как думали, господин Жакаль? Не могу я привыкнуть к Бисетру! Вы же сами говорили: совершенных людей нет.
При одной мысли о том, что я нахожусь рядом с сумасшедшими, нервы у меня начинают шалить.
– Почему же в таком случае вы нарушаете закон?.. К сожалению, Жибасье, – продолжал он, протягивая руку к звонку, – я не могу удовлетворить вашу просьбу. Понимаю ваши чувства, но такова печальная необходимость, а вы как человек, воспитанный на классике, должны знать, что древние представляли необходимость при помощи железных уголков.
Едва г-н Жакаль договорил, как появился полицейский.
– Голубок, – обратился к нему начальник полиции и зачерпнул большую щепоть табаку; он с наслаждением поднес ее к носу, удовлетворенный тем, как все обернулось. – Голубок! Поручаю вашим особым – слышите? – особым заботам господина Жибасье. Временно поместите его не со всеми, а туда, где вы содержите пленника, задержанного вчера вечером.
Он снова повернулся к Жибасье:
– Я говорю об ангеле Габриэле. Скажите, что я чего-нибудь не предусмотрел, неблагодарный!
– Не знаю, как вас и благодарить, – с поклоном отвечал каторжник.
– Поблагодарите, когда вернетесь, – сказал на прощание г-н Жакаль.
Он с грустью наблюдал за тем, как Жибасье уходит.
– Вот я и осиротел! – проговорил он. – Ведь это моя правая рука!
XXVIII.
Цепь
Старый замок Бисетр, расположенный на склоне Вильжюиф рядом с деревушкой Жантийи, справа от дороги на Фонтенбло, в лье на юг от Парижа, предлагает туристу, забредшему в эти места, самое мрачное зрелище, какое только можно вообразить.
В самом деле, это тяжелое, мрачное нагромождение камней, увиденное на определенном расстоянии, выглядит необычно и пугающе-отталкивающе.
Так и видишь перед собой живые воплощения «всех болезней, нищеты, пороков и преступлений, толпящихся там с растрепанными волосами и скрежещущими зубами, начиная с короля Людовика Святого и до наших дней.
Будучи убежищем и тюрьмой, приютом и укреплением, замок Бисетр напоминал старую заброшенную немецкую крепость, осаждаемую в иные часы вампирами и колдуньями из преисподней.
Господин доктор Паризе говорил о Бисетре в своем отчете генеральному совету по тюрьмам, что этот замок олицетворял собой ад, описанный поэтами.
Те из наших современников, что побывали в этом вертепе двадцать лет назад, могут подтвердить правоту наших слов.
Тогда преступников заковывали в кандалы во дворе Бисетра.
По правде говоря, церемония эта, начинавшаяся в темном дворе, завершалась лишь в Бресте, Рошфоре или Тулоне и представляла собой отвратительное зрелище. Понятно, почему сам Жибасье, знавший что почем, так стремился избежать участия в этой омерзительной мелодраме.
Первые приготовления к заковыванию в кандалы, как мы только что сказали, проходили в главном дворе замка.
В то утро двор выглядел еще более жутко в густом промозглом тумане.
Серое небо, холодный ветер, черная грязь. Несколько типов с суровыми физиономиями висельников рыскали по двору, будто тени, обмениваясь время от времени словами, неразборчивыми для всех, кроме себе подобных.
Эта прогулка длилась около получаса, как вдруг другие типы с менее отталкивающими лицами присоединились к первым и, приветствовав их на только им понятном языке, бросили наземь тяжелые цепи и бесчисленные кандалы, которые принесли с собой.
Это были заключенные Бисетра, исполнявшие в тюрьме роль слуг.
– Ох и плохо вам нынче придется! – сказал один из тех, что находились в первой группе, человеку из числа новоприбывших, отиравшему с лица пот.
– И не говорите! – отвечал тот, кивнув на кандалы, которые он только что сбросил на землю. – Я принес в три раза больше обычного.
– Их, значит, много? – продолжал первый.
– Около трехсот.
– Никогда не видел такой цепи.
– Это не считая цепей, которыми их свяжут на этапе.
– Их что же, отправляют без суда и следствия? Я внимательно читаю газеты, но видел сообщения только о девяти осужденных.
– Кажется, все остальные – завсегдатаи.
– Вы их знаете?
– Я? – ужаснулся пленник. – Фи! Что вы!
В эту минуту из замка донесся свист.
– По местам! – строго проговорил человек из первой группы новоприбывшим.
Те выстроились вдоль стен двора, держа перед собой кандалы.
Как только был подан сигнал свистком, отворилась небольшая дверь во второй двор и толпа из тридцати или сорока осужденных под охраной солдат потекла в главный двор.
Едва войдя во двор, каторжники, жадно вдыхая воздух, громко закричали от радости, и им издали ответил далекий рев.
Это был другой этап каторжников, дожидавшихся своей очереди.
Люди, которых мы первыми увидели во дворе, набросились на осужденных, сорвали с них всю домашнюю одежду, стали искать в самых потайных уголках их тел оружие, деньги или еще что-нибудь недозволенное.
Когда с этим делом было покончено, другие люди швырнули им, как кость собаке, нечто вроде серых халатов, чтобы прикрыть их наготу.
Пока каторжников раздевали и одевали, тюремщики, в чьи обязанности входило заковывать осужденных, разложили на каменном полу тяжелые ошейники.
Снова раздался свист.
По этому сигналу каждый каторжник был поставлен позади треугольного металлического ошейника, и тюремщики, отвечавшие каждый за свой ошейник, надели их своим подопечным.
Как только пленники получили по ошейнику на шею, человек огромного роста и крепкого сложения вышел из темного угла, где стоял до сих пор (он как бы отделился от стены), держа в руках тяжелый молот, которым бы мог напугать изобретателя Тюбаля Каина и его вдохновителя Вулкана.
Это был тюремный кузнец.
При виде великана-кузнеца каторжники затрепетали и на мгновение отдаленно напомнили травинки, соседние с той, которую только что скосили: они дрожат от корня до головки.
Да и было от чего задрожать.
Кузнец, вооруженный своим тяжелым инструментом, прошел позади каждого из осужденных и одним ударом вогнал болт, скреплявший треугольный ошейник; каторжники от ужаса не могли поднять головы.
