— И что же можно увидеть изнутри?
— Ну, совершенно замечательные вещи. Например, цены. За те дома, которые в прошлом году стоили пять тысяч долларов, теперь просят полторы. А Служба безопасности, которая рассказывает сказки! Вот они распустили слух, что схватили Гона. Как бы не так!
— Так это неправда?
— Ну разумеется!
— Однако в Сайгоне все считали…
— Вот уж чего достаточно, так это всяких врак. Гон в Кантоне, живой и невредимый.
— Ты знаком с Бородиным?
— Таким был, наверное, Клемансо лет в сорок — сорок пять. Очень опытен. Единственное, в чём его можно упрекнуть, — слишком уж любит русских.
— А с Гариным?
— Недавно ему удалось совершить почти невероятное: он сделал из забастовщиков Кантона (которые жили на пособие, выбитое для них Бородиным и Гариным у правительства) активных агитаторов. Целая армия! Но от Гарина начинает разить покойником! То ли малярия, то ли дизентерия — кто разберёт? Ещё мятного, а? Неплохо здесь, в кресле, в такую-то жарищу. Да, вот что, возьми-ка сразу бумаженции, а то забудешь. А англичане здорово придумали, чтобы между Гонконгом и Кантоном ходили только военные корабли! Сейчас Клейн притащится, и вы поедете вместе. Он должен был уехать только через несколько дней, но его засекли, и ему нужно срочно драпать, если верить информации из Службы безопасности. Я-то уже давно понял…
— Ты уверен, что меня не будут обыскивать вечером, при отплытии?
— Зачем им это: ты здесь транзитом, и они знают, что бумаги у тебя в порядке. А ещё они знают, что обыск вообще ничего не даёт. Но ты, конечно, будь начеку. Чтобы добиться чего-нибудь, им надо засадить тебя в камеру, но это тебе пока не грозит. Высылка, самое большое.
— Весьма занятно…
— Да нет, всё просто: они предпочитают использовать Интеллидженс Сервис или же действовать тихой сапой. И они правы. У них ведь нелёгкое положение — формально они войны Кантону не объявляли. Они могли бы попытаться найти что-нибудь, но не так уж необходимо задерживать здесь вас с Клейном, для них вы мелкие сошки… Скажи-ка, а ты знаком с Клейном? Ах, да, ты же только что приехал…
Сказано таким тоном, что я спрашиваю:
— Что тебе в нём не нравится?
— Странный он какой-то… Но работает профессионально, ничего не скажешь. Я его видел в деле, и можешь мне поверить, он понимает толк в организации забастовок! А о Гарине я тебе ещё вот что хотел сказать: был в этой заварушке момент, когда он превзошёл себя. Когда он обработал кадетское училище. Без дураков, можно только восхищаться. Из китайца сделать солдата — это надо попотеть. А уж из богатого китайца! Он привлёк около тысячи человек — это офицерский корпус для небольшой армии. Через год их будет в десять раз больше, и я не знаю, какая китайская армия сможет им противостоять… Может быть, только армия Чан Сёлиня… Да и то не наверняка. Что до англичан, так если им вздумается поиграть в экспедиционный корпус (конечно, при условии, что тамошние товарищи развесят уши и позволят им отплыть), то будет на что поглядеть… Привлечь кадетов — это ещё было полдела, он присвоил им звания, налепил всякие нашивки, развёл субординацию… Это всё можно было бы сделать. Но он их свёл с грехом, Китаю почти неизвестным, — с храбростью. Я преклоняюсь, я бы точно этого не сумел. Конечно, я знаю, что ему очень помог Галлен и особенно командир училища, Чан Кайши. Именно Чан вместе с Гариным углядели самых серьёзных ребят. Они их взяли так, как англичане этот город: одного за другим, храбреца за храбрецом, нахваливая, подстёгивая, понукая. Без дураков! Попробуй сам отобрать сыночка у какой-нибудь мегеры с ногтем на мизинце вот такой длины, я бы на тебя посмотрел! Им очень помогло то, что в Вампоа послали учиться одного из сыновей бывшего вице-короля. И я думаю, что его собственная семья… В общем, здорово сделано. И то, что они вдолбили людям в голову, что кадеты — это не солдаты, а бойцы Революции, — это тоже здорово. Результаты все видели 25-го, в Шамяни…
— Не такие уж блестящие результаты…
— Потому что они не взяли Шамянь? Ты думаешь, они хотели её взять?
— У тебя достоверная информация?
— Ты сам увидишь на месте. Я думаю, что это было направлено против Чень Дая. Чем дальше, тем больше им будет необходимо поставить его перед свершившимся фактом. Ну, видно будет. А вот что видели все: когда наших начали косить пулемётами, толпа драпанула, как обычно, но пятьдесят молодцов рванулись вперёд. Кадеты! Потом их подобрали метрах в тридцати от пулемётов — этого и следовало ожидать. Мне почему-то кажется, что в этот день в Китае что-то изменилось.
— Почему ты считаешь, что атака на Шамянь была направлена против Чень Дая?
— Я же сказал, может быть. У меня такое впечатление, что мы не очень-то ладим, и особенно я не доверяю его другу губернатору By Хонмину.
— Жерар был тоже встревожен… Чень Дай по-прежнему очень популярен?
— Кажется, в последнее время его популярность снизилась…
— Какую должность он занимает?
— У него нет никакой государственной должности. Но он возглавляет множество тайных обществ, образующих самое правое крыло гоминьдана. Ах, старина, у Ганди тоже ведь не было никакой государственной должности, но когда он объявил Хартал [2], велел индусам прекратить работу в знак траура, то все они забастовали, несмотря даже на приезд принца Уэльского, и принц разъезжал по Калькутте, как будто по гигантской школе глухонемых. Конечно, потом многие индусы потеряли работу и некоторые, вероятно, умерли от голода. Но всё же. И здесь нравственная сила — это такая же реальность, это так же материально, как вот этот стол или это кресло…
— Но Ганди был святой.
— Возможно; об этом ничего не известно. Ганди — это миф, вот в чём дело. Чень Дай тоже. В Европе таких людей не найдёшь…
— А что правительство?
— Кантонское?
— Да.
— Нечто вроде маятника. Они балансируют, стараясь удержаться между Бородиным и Гариным, в руках которых — полиция и профсоюзы, и Чень Даем, который не имеет ничего, но, однако же, заставляет с собой считаться… Старина, анархия рождается, когда правительство слабое, а не тогда, когда его просто нет. Вообще-то правительство имеется всегда; когда всё рушится, их появляется несколько, вот и всё. А нынешнее Гарин берёт за глотку и толкает в самый центр драки — хочет заставить его издать свой чертовский декрет. Англичане этого боятся до дрожи в коленках! Гонконг без кораблей, без транзита, без захода судов, идущих в Китай, — это уже не порт, это дохлятина! Подумай сам, как только речь зашла об этом, они сразу заговорили об интервенции. Вот оно как! Гарин будет молодчина, если сумеет его пробить. Но это сложно… очень сложно…
— Почему?
— Ну, как сказать… Понимаешь, правительство хотело бы быть вместе с нами, но при этом над нами; боится, что его прихлопнут, если оно слишком нас поддержит, — прихлопнут либо англичане, либо мы. Если бы драка была только с Гонконгом! Внутренние дела… Внутренние дела! Вот здесь они и надеются нас ухватить… Это нужно видеть изнутри…
Мы тянем аперитив из наших больших бокалов в тишине, столь редкой в тропиках: её не нарушает даже остановившийся вентилятор. Тишина; ни певучих криков бродячих торговцев, ни взрывов китайских петард, ни пения птиц, ни стрекотанья цикад. Лёгкий ветерок с моря колышет циновки, которые закрывают окна, и становится виден белый прямоугольник стены, усеянный спящими ящерицами; ветер приносит запах плавящегося асфальта; иногда с моря доносится зов далёкой одинокой сирены…
Около пяти приходит заметно уставший Клейн и сразу валится в кресло, скрипящее под его тяжестью. Он высокого роста, широкоплечий, и его своеобразная физиономия меня удивляет: такие лица иногда встречаются в Англии, но очень редко в Германии. Есть что-то от боксёра, бульдога и мясника в этих светлых глазах под мохнатыми бровями, в этом расплющенном носе, массивной шее, широком плоском лице
