– Конечно. Райком обещал комнату выделить.
Рябов и Астахов переглянулись.
– А раньше где жил?
– Где придется, там и жил. – Алексей почувствовал себя свободнее. – Когда отец с матерью погибли, я еще маленький был. Тетка к себе в деревню забрала. Как подрос, в Краков повезла. В механические мастерские пристроился, учиться потихоньку начал. Потом в Западной Белоруссии в разных местах работал. Там и в комсомол вступил. Был в партизанах, связным был между подпольными райкомами комсомола. Пришлось и в Варшаве пожить, и в Белостоке. Даже с цирком шапито поездил. А циркачи как цыгане – где ночь застанет, там и палатки разбиваем…
– Это Краков? – Астахов достал из папки, переданной ему Рябовым, рисунок.
– Краков. Откуда это у вас? Я рисунки в райкоме оставил.
– Твердая у тебя рука, толк будет. Это Варшава? – Астахов словно и не слышал вопроса Алексея. – И где ты такой красивый переулок отыскал?
– У аллей Иерусалимских. Пришлось некоторое время пожить там. Дефензива[1] сильно донимала. Ну и нанялся я в антикварную лавку. А при ней реставрационная мастерская. Вот в мастерской и работал. С полгода или больше ни с кем из товарищей не встречался. Ну, шпики покрутились, покрутились… Потом им надоело – ничего же нет! Ну и отстали.
– А это кто? – Астахов достал лист с акварельным портретом пожилого мужчины в шапочке, отороченной мехом.
– Бывший хозяин. Арон Шехтер. Богатый был.
– Где он сейчас, не слышал?
– Рассказывали, что завалило его с женой в подвале, когда немцы в первый раз Варшаву бомбили. Вообще-то жалко старика. Он, конечно, буржуй был, но человек неплохой.
– Это и из рисунка видно, что ты к нему хорошо относился.
– Все одно не то. Если б подучиться, технику узнать! Вы хотите, чтобы я как художник помог?
– Об этом мы как-то не подумали, – усмехнулся Астахов. – Хотя кто знает… Как считаешь, Петр Николаевич?
– Думается, Сергей Дмитриевич, товарища все же надо ввести в курс дела, как уже предлагалось. – Рябов стрельнул в Алексея взглядом. – А то он может подумать, что НКВД только картинки интересуют.
– Да-да. В курс дела, – эхом откликнулся Астахов, думая о своем. Он встал с кресла, подошел к Алексею, положил руку на плечо. – Ты про банды слыхал?
– Доводилось.
– Тогда, наверное, знаешь, что в некоторых воссоединенных районах обстановка еще не нормализовалась. Банды и контрреволюционные группы пытаются терроризировать население. А людям жить надо! Но в этих полесских деревушках каждый новый человек, как столб на юру, всем за версту видать.
– Это точно, – подтвердил Алексей. – Деревеньки-то, вески, по-местному, маленькие.
– Вот-вот… А по лесам и болотам еще прячется кулачье, разные молодчики из бывших легионов Пилсудского, польские солдаты и офицеры. Часть из них уходит за линию границы, чтобы организовать сопротивление немцам на территории Польши. Но есть и такие, что спелись с фашистами и с их помощью действуют против нас.
Алексей согласно кивнул.
– А я-то что могу?
– Многое, – подал голос молчавший до этого Рябов. – Комсомолец, были в подполье. Говорите по- русски, по-польски, на немецком можете объясняться, белорусский знаете. Даже в цирке успели поработать…
– Ну так как, согласен помочь органам? – Астахов снова сел напротив Алексея.
– Как-то все это… – Алексей, подыскивая слова, развел руками. – А что мне надо делать?
– Поехать к тетке.
– К Килине?
Астахов кивнул.
– О твоей подпольной работе она ничего не знала?
– Откуда? Кроме райкомовских, обо мне никто ничего. Такие обязанности были. А что у Килины делать?
– Это мы тебе объясним попозже, если ты согласишься.
– А я могу…
– …Отказаться? – закончил за него Астахов. – Можешь! И в Москву учиться поедешь без всяких задержек. Здесь тебя никто не неволит. Но я прошу – подумай о нашем разговоре. Я распорядился, секретарь устроит тебя в общежитие. Вот тебе телефон, держи. Завтра в девять позвони. Договорились?
ЗАБРОДЬ
Забродь затаилась. Затаились и другие города Польши, попавшие осенью тридцать девятого в руки немцев. Везде запестрели листочки с новыми правилами, распоряжениями и предписаниями, разнообразными по содержанию и однообразными по концовкам: за невыполнение расстрел.
Но в Заброди было совсем плохо. Он стал городом пограничным, и потому проворные и мрачные гренцшутцены[2] быстро переплели весь город спиралями из колючей проволоки и перегородили его полосатыми шлагбаумами. Но и это не все. В Заброди обосновались немецкие спецслужбы. Начальника АНСТ,[3] улыбчивого майора Ланге, в отличие от его гестаповского коллеги герра Келлера, почти никто не знал в лицо. Хотя он каждый день в любую погоду совершал утренний моцион. Просто по роду службы ему популярность была не нужна. Зато о других Ланге всегда старался знать все.
Ровно в 11.45 Ланге поднимался по темной облезлой лестнице частного пансиона «Астория- экстра».
Отель, уже забывший свои лучшие времена, Ланге облюбовал сразу, как только обосновался в Заброди, и превратил в место конспиративных встреч со своими людьми.
По длинному коридору второго этажа Ланге подошел к двери комнаты, где жил единственный постоялец, и постучал.
– Момент! – отозвались из-за двери приятным баритоном. Мимо Ланге из открывшейся двери проскользнула к лестнице молодая дама,
Ланге перевел взгляд на высокого мужчину, стоявшего в дверях. Тот посторонился почтительно, но без заискивания.
– Прошу простить за беспорядок. Присаживайтесь, – любезно предложил хозяин, – здесь вам, надеюсь, будет удобно.
– Ничего, ничего, полковник. – Ланге сел в кресло у стола, снял перчатки и, закурив, пустил дым в деревянный некрашеный потолок. – Развлекаетесь?
– Жизнь коротка, пан майор, особенно при нашей работе, – высокий небрежно накрыл постель.
– Да-да… – пробормотал Ланге и ткнул сигаретой в сторону двери. – Фрау Согурска?
– От вас ничего не скроешь. Извините. – Хозяин надел мундир белопольского полковника.
– Ну, это-то скрыть трудно. Пансионат под негласной охраной, а вы приглашаете в гости женщину.
– Можно подумать, что пан майор завидует! – Хозяин сказал эти слова все так же почтительно, но легкий оттенок иронии Ланге почувствовал.
– Я? Нисколько… Кстати, снимите эту тряпку, – Ланге небрежно кивнул на мундир. – Вашей опереточной армии больше не существует. В этом я велел вам ходить на болоте, пусть большевики считают, что мы там ни при чем.
Удар был точным. Хозяин заиграл жевалками и тихо сказал:
– Благодарю вас. Учту.
Разговор пошел в деловом тоне, и вел его Ланге.
