гильотинирован.
Когда военный приговорен к смерти, он должен быть гильотинирован. Так вот. Этот тип слышал, как происходили все четыре казни. Для него это должно было быть ужасно. Потом он прошел в двух метрах от гильотины. Он посмотрел на нее с ужасом. Его развязали и повели в военный грузовик, который ожидал у дверей тюрьмы. Там был его адвокат, женщина. Тридцать минут дороги от тюрьмы на стрельбище в Хуссейн-Деи, пригороде Алжира. Военные привязали его к столбу, ему завязали глаза. Я был там. Это длилось около десяти минут. Потом двенадцать военных открыли огонь и — думаю, это был капитан — ему всадили пулю в висок. Удар милосердия. Тут адвокат упала в обморок. Ей стало плохо. Потому что при расстреле происходит целое представление: осужденного привязывают, надевают ему повязку… это длится слишком долго! Позднее адвокат сказала мне, что для нее расстрел был страшнее, чем гильотина. Ожидание дольше, и она была подавлена. От пробуждения до смерти — более часа. При том, что с гильотиной он выходит из канцелярии суда… и через десять секунд у него уже нет головы. Это так быстро. Те, кто присутствует при казни, они думают, что что-то видели, но не видят ничего. Да, на мой взгляд, гильотина — это самая быстрая и гуманная смерть.
В Соединенных Штатах есть кассеты в свободной продаже, на которых засняты казни. Я видел одну из этих кассет о казнях. «Смерть напрямую», вот ее название. Казнь на электрическом стуле — вот это ужасно. Вы видите осужденного. В комментарии говорится, что он убил ехавшего автостопом, чтобы его обокрасть. Так вот, они идут за ним. Два полицейских в парадной форме, с фетровыми шляпами, немного в духе конной полиции. Вы его видите, он бросает свою сигарету. Видно, как его приводят. Его взгляд… в его взгляде ужас! Затем методично, щелк, щелк, они надевают на него привязывающие ремни. И потом все смотрят на электрический стул. Этого парня сажают на стул, голову под каску. На глаза ему накладывают тампоны, закрепляя их пластырем. Я задался вопросом, почему? Так это потому, что глаза лопаются! Пускают разряд, слышен шум, бззззззззззз… звук электрического напряжения, десять секунд, пшшшшшшшш…, и потом он снижается. Доктор выслушивает сердце, сердце бьется, щелк, они снова пускают ток, бззззззззз, бзззззз…, видно, как парень начинает пускать слюну, кровь течет из-под повязки, глаза лопаются. Это ужасно.
Тошнит. Подумать только, один американский судья мне сказал, что гильотина — это пережиток прошлого, варварства! Не знаю, может, при первом разряде парень в коме? Но для меня это ужаснее, чем гильотина. Это длится слишком долго. Подумать только, он еще живет! Сердце бьется и все такое. В то время как с гильотиной, разумеется, когда голова отрублена, сердце бьется еще несколько секунд…
Но жизни уже нет. Это безжизненное тело. Потом в этом фильме видишь газовую камеру. Видишь парня, негра, там, в газовой камере. Он привязан, он потеет, его рубашка вся мокрая. Они привязывают его и щелк! С газом он кашляет два или три раза, и потом голова падает на грудь, кончено. Но что долго — все эти ремни, чтобы его удержать, больше четырех минут.
Я знаю, что во Франции предлагался электрический стул. Но Французское государство решило сохранить гильотину, чтобы все продолжалось так же, с опорными балками и всем прочим… по тому же образцу. Отец хотел сделать более простую машину, уменьшить ее, машину, которая работала бы с трехметровой высотой. Почему четыре метра? Мы видели, что падения с трех метров было достаточно. Но нет! Обычаи! У нас была та модель, и нужно было продолжать. Если бы смертную казнь отменили в 2005 году, мы бы продолжали на той же модели. Каждый раз, когда лезвие падало, падение было столь резким, что много раз пружины выходили из строя. Нужно было быстро их менять, особенно если был еще второй или третий осужденный. Можно было бы поставить более мощные пружины, но каждый раз пришлось бы их подгонять. Или же заменить спиральные пружины гидравлическими. Так нет, надо было продолжать со старым материалом. Мы все храним… Французы дорожат обычаями, традициями. Не хотят, чтобы что-то менялось.
Происшествия
Тунис: происшествие с полуошейником
Помню одно происшествие в ходе двойной казни в Тунисе. Произошло примерно то же, что и с папашей Рошем в 1944, с той же гильотиной, «образца 1868 года». Это были два тунисца, которые были сначала осуждены не за слишком тяжелое преступление. Это было в конец их срока. Им оставалось несколько месяцев. Начальник охраны был добр; он их пожалел. Он стал им доверять. Чтобы смягчить их режим, он доверил им своих детей. Он сказал им: «Прекрасно, вы будете заниматься детьми!» Дети нашли общий язык с этими заключенными. Звали их дядями. А эти не нашли ничего лучшего, чем украсть у начальника столовые приборы. Они стащили у него столовое серебро! Тогда начальник охраны разозлился: «Как? я вам устраиваю спокойную жизнь, а вы этим пользуетесь, чтобы устроить неизвестно что, обокрасть меня!» И в гневе на те три или четыре месяца, которые им оставались, он приказал их заковать. И эти двое в камере истомились. Они решили отомстить. И в конец своего срока, выйдя из тюрьмы, через четыре месяца они проникли в жилье начальника охраны и зарезали его жену. Да, они зарезали жену начальника охраны. При ужасающих обстоятельствах. Настоящая резня. Потому что она отбивалась. Им не удавалось ее поймать… Они бегали за ней по всему дому. Они ей наполовину отрезали голову на краю кухонного стола. Но в каких условиях! Она отбивалась. Голову вот так легко не отрежешь. Это была резня! На потолке была кровь и по всей комнате. Ужас. Так вот, этих двоих приговорили к смертной казни за убийство и ограбление мадам Корню.
Их гильотинировали во дворе гражданской тюрьмы Туниса. Помню, высокий дрожал и стучал зубами. А другой, маленький и коренастый, сказал ему: «Смелее, смелее!» Тут Берже и сказал: «Сначала казним более смелого».
Так вот, пришел момент казни, было четыре часа. Лезвие подняли на веревке. Берже проверяет замок при помощи рычага. В веревке оставляют небольшую слабину с другой стороны. Теперь гильотина готова, лезвие поднято, полуошейник и скамья также подняты. Все готово. Никто не касается. Никто не должен приближаться к машине. Был кордон из полицейских или из охраны, я уже не помню, зависит от тюрьмы. Так вот, и тут я не знаю, что произошло. Берже не помнил об этом? Он не заметил, что лезвие было наверху? Он имел неловкость затронуть рычаг. Он нажал на ручку, в то время как полуошейник не был опущен. Так вот, это была первая модель[40] — до того, как мы получили гильотину из Парижа, — лезвие упало… бам! со страшным шумом. Как выстрел из ружья. Оно вырвало половину ошейника, находившуюся в верхней позиции. Подумать только, сорок килограмм, падающих с двух метров пятидесяти в пустоту. Внизу этот груз все вырвал! Медь разлетелась. Нужно было чинить. Как минимум, полчаса, час работы. Невозможно, осужденные уже подходили, сопровождаемые охранниками. Они были меньше чем в двадцати метрах. Они все слышали. Они подпрыгнули на месте. Мы уже не могли отложить казнь. Нужно было выкручиваться. В итоге мы провели казнь без половины ошейника, так. Но тут был риск. Без половины ошейника, это опасно. Особенно для первого помощника, это опасно. Нам пришлось казнить осужденных с одной половиной ошейника, без второй. Пффффф!.. Так голова уже не поддерживается, нужно ее правильно положить. Если осужденный втянет голову в плечи, ему рассечет череп, как в деле Лефебра. Если он подастся вперед и лезвие упадет, вы его перерубите надвое. Я предпочитаю не думать о последствиях.
Вот это было дерьмо! При папаше Роше помощник, допустивший такое — готово, уволен! Это точно! А тут это был Берже, главный экзекутор! Так что… пффффф… мы немного задержали казнь, но не смогли починить ошейник. В итоге мы все же осуществили казнь с опозданием на несколько минут. На этой двойной казни мне был двадцать один год. Я помогал, но официально в бригаду не входил. Государство мне не платило. Иногда так вот я держал осужденных. В то время ворот рубашки вырезал мой отец. Это была его роль.
После этого происшествия, когда казнь окончилась — я как раз мыл машину, — директор посылает
