— А волновался ли он при этом, умолял?
— Да не особенно… Вспомнит, попросит, а потом и забудет. Месяцами не говорит об этом.
— И ни о чем другом он вас не просил? Скажем, в цирк сходить…
— Да он ни разу не был в цирке — как же будет проситься туда? — уныло ответил отец. — Как–то все не могли собраться… Ну, к медведям–то ходили. В кино были с ним несколько раз. Вот, пожалуй, и все…
— А на футбол?
— Угу, на футбол я его чаще водил. Но он там порядком скучал, даже брать его не хотелось.
Инспектор задумался.
— Значит, вы не замечали у него каких–нибудь особенных склонностей? — спросил он, все еще не теряя надежды.
— Он очень любит разбирать, — неуверенно произнес Захарий. — Это его слабость…
— Разбирать?.. Что разбирать?
— Все, что ему подвернется. Будильник какой–нибудь… Электрические приборы…
— М–да! — Голос инспектора звучал далеко невесело. — Кем он мечтал стать?
— Инженером, — не очень уверенно ответил отец.
— Не инженером, а извозчиком! — подал голос молчавший до сих пор Зарко. — Извозчиком или шофером… Он мне говорил: «Лучше всего, Зарко, быть извозчиком, весь день катаешься…»
Инспектор впился в него своими серыми глазами.
— А видел ли ты, чтобы он вертелся возле легковых машин, грузовиков? Чтобы садился в кабину и просил шоферов покатать его?
Мальчик задумался.
— Нет, не видел, — ответил он тихо.
— И никто не замечал за ним этого?
— Никто! — сказал Пиронков.
— И когда вы его посылали что–нибудь купить, он очень задерживался или же быстро возвращался?
— Задерживался, — с горечью ответила мать. — Иногда даже подолгу.
— Так… А знаете, где он чаще всего останавливался, на что больше всего терял время?
Все умолкли — этого никто не знал. Инспектор опять задумался.
— У детей разные характеры, — заметил он. — Некоторые из них послушны — что им велишь, то и делают. Другие упрямы и своенравны. Эти порой способны такое натворить, что просто диву даешься, как только они могли додуматься до этого.
— Нет, наш послушный! — скорбно проговорила мать. — Очень даже послушный… На весь день можешь оставить его одного дома — не выйдет, пока не вернусь.
— А часто и подолгу вы оставляли его одного?
— Иногда… когда в баню ходила… Ну, а иначе он всегда со мной…
— Озорничал ли он?
— А какой ребенок не озорничает, товарищ? Ведь это же ребенок, без этого он не может.
— Когда он озорничал, вы наказывали его, били?
Женщина заметно смутилась.
— Без этого не обойтись… — вздохнула она. — Всегда найдется за что шлепнуть ребенка.
Инспектор посмотрел на нее в упор.
— Есть разные матери! — сказал он. — Одни шлепают — так, для острастки… Другие же бьют крепко, по–настоящему. Прошу вас, будьте со мной откровенны и скажите мне правду.
Мать покачала головой.
— Нет, я его больно не била. Так только легонько шлепну.
— А в тот самый день, когда он исчез? Били ли вы его, обидели ли чем–нибудь?
— Нет! — ответила мать. — Он был очень весел, все с кошкой возился…
— Ну а с кем он играл, с кем возился? Был ли у него такой приятель, с кем он часто виделся, о ком часто вспоминал?
Женщина задумалась.
— Да вроде с Пешко он больше всего дружил… Да, с Пешко, сынишкой Фанки. Одногодки они.
— Так… — кивнул инспектор. — А теперь я хочу, чтобы вы мне ответили на один очень важный вопрос. Только не торопитесь отвечать, а прежде хорошенько подумайте… Вопрос такой: видел ли кто из вас в последнее время, чтобы ваш ребенок разговаривал где–нибудь с каким–нибудь взрослым человеком? Или чтобы он рассказывал вам что–нибудь о каком–нибудь взрослом человеке? Прошу вас, хорошенько подумайте.
Инспектор откинулся на спинку стула, не сводя глаз с присутствующих. Было видно, что все они усиленно и добросовестно думают, напрягая память.
— Нет, ничего такого я не знаю… — первым ответил отец.
И другие не могли ничего сказать.
— Может быть, вы забыли, — сказал мягко инспектор. — Подумайте еще, если припомните что– нибудь такое, то сейчас же скажите…
Инспектор задумался. И этот разговор, на который он так рассчитывал, не привел ни к чему. Все в истории пропавшего мальчика было самым обычным, не вызывающим ни малейшего подозрения. Просто не за что было ухватиться, нигде не было видно ни одной путеводной нити. Да и сами родители были совсем обыкновенными людьми. Вряд ли он добьется чего–нибудь более определенного, если подробно расспросит и об их жизни. Последний свой вопрос он задал, чувствуя, что просто даром тратит время:
— Скажите, есть ли в вашей жизни такой человек, который бы относился к вам особенно враждебно, желал бы вам зла?
Столяр энергично завертел головой.
— Нет, таких нет! — ответил он категорическим тоном. — Кто может желать нам зла и за что? Я за всю свою жизнь, как говорится, мухи не обидел.
Итак, разговор был окончен. Инспектор задал еще несколько мелких вопросов и собрался уходить. Вдруг Зарко, который до сих пор лишь изредка подавал голос, стремительно поднялся со своего стула — раскрасневшийся и возбужденный.
— Товарищ начальник, разрешите, чтобы и я тоже помогал вам, — произнес умоляюще. — Поручите и мне какое–нибудь дело…
Инспектор широко и непринужденно улыбнулся.
— Я и сам об этом думал! — сказал он дружелюбно. — Разумеется, и ты можешь помочь. Стоит тебе только захотеть…
— Да я же хочу! — зарделся Зарко.
— Дело не из легких…
— Это еще лучше…
Инспектор снова улыбнулся.
— Ну, хорошо, тогда слушай внимательно. Завтра ты соберешь всех детей, что живут на этой улице и поблизости. Даже пяти–шестилетних. И самым подробным образом расспросишь кой о чем. Во–первых, видел ли кто из них Васко в день его исчезновения? Разговаривал ли он перед этим с каким–нибудь взрослым человеком? И вообще, видел ли кто из них какого–нибудь взрослого человека, который бы слонялся поблизости без дела — кого–либо поджидал или расспрашивал? Запомнил?
— Запомнил.
— Надо разузнать, произошло ли в этот день что–либо особенное… что–нибудь особенно интересное, чего взрослые не заметили. — Инспектор опять задумался. — Ну, на завтра хватит! — махнул он рукой. — Не так уж мало. Справишься?
— Обязательно справлюсь! — пылко воскликнул мальчик. — Еще утром соберу всех…
— Ты не очень–то спеши… Надо собрать всех ребят, чтобы никто не отсутствовал. И вообще, хорошенько их расспросить…
— А как я потом вам сообщу?
