— Будем здоровы, — повторила бабушка, прослезившись, и обняла молчаливую Надю.
Когда выпили и закусили, дядя стал одаривать подарками.
Так и замелькали кофты, юбки — для мамы, бабушки, новый костюмчик для Нади, вельвет на костюмчики Юре и Цыбульке, джинсовые брюки и цветастая рубашка для Николая, чёрный красивый костюм отцу.
Было воскресенье. Отец ушёл на работу, а дядя, мать и бабушка собрались к родственникам. Дядя надел китель, на котором полыхнул огнём добрый десяток орденов и медалей. Юру не взяли с собой, но он сопровождал некоторое время дядю по улице. Дядя шёл по улице, а Юра издалека любовался им. Вот он остановился возле сельпо, а стоявший тут же участковый милиционер Загорулько вытянулся и отдал честь. У Юры от восторга дыхание перехватило. Это его родному дяде участковый милиционер, гроза всех мальчишек, отдаёт честь при всём народе, потому что дядя — капитан. После случившегося ещё ослепительней блеснули ордена на крутой груди. А как мама выступала рядом!
Только у бабушки слезились глаза: она вспоминала своего младшего сына, погибшего на войне, а он был одногодок дяде Антону.
Но вот дядя, мать и бабушка скрылись в доме Стояновых. Юра тоскливо огляделся. До вечера ещё далеко, а дядя наверняка в гостях пробудет до позднего вечера: кто ж отпустит такого гостя рано?
Юра вернулся домой, накормил кобчиков, дал им попить, отвесил тумак Цыбульке, вздумавшему его напугать, и принялся под хворостом искать куриные яйца. Но и это вскоре надоело.
Юра стал слоняться по двору, стараясь придумать для себя какое-нибудь интересное занятие. Цыбулька теперь держался на отдалении, хныкал, грозился рассказать о Юриных проделках дяде. Надя ходила по горнице, готовилась к экзаменам, но отложила книгу и стала примеривать костюм, привезённый дядей. Юра долго подсматривал за сестрой — как она одевалась, как раздевалась, пока Надя не заметила его:
— Ты чего подглядываешь?
— А я видел, а я видел, как ты целовалась с Шуваевым!
— Бесстыдник!
— А я видел, а я видел! — кричал Юра и прыгал у двери.
— Большой ты, Юрик, а ведёшь себя… Как тебе не стыдно!
Юра оставил Надю, залез на чердак, достал из потайного места старые часы и стал мастерить луноход. Сбил из дощечек луноход, поместил внутрь часовой механизм, завёл часовую пружину. Луноход, касаясь шестерёнками земли, двигался, крутились колёсики, поворачивалась башня, всё как у настоящего. Юра приделал к башне свой наганчик из медной трубки, а когда надоело возиться с ним, спрятал его под солому в углу и слез с чердака.
Солнце стояло ещё высоко, до чего медленно тянулось время. Небо млело от жары, и только с севера наползали мглистые полосы, а в селе было тихо, глухо, одни петухи изредка нарушали воскресную тишину да доносился с полей еле слышный перестук тракторов. Замерло всё живое, ожидая, когда спадёт жара. Что делать?
Цыбулька лежал в тени возле сарая и спал, а рядом, примостившись у его спины, дремал кот Пушок. Юра хотел было пошутить над спящим Цыбулькой, но вот взгляд его упал на тополь, и он мигом влез на него. Из скворечника вылетел скворец и молча уселся на вершине дерева. На тополе было прохладно и просматривалась вся улица. Юра стал разглядывать улицу, но такое безобидное и бездеятельное занятие быстро наскучило.
Он слез, взял свою любимую книгу, где рассказывалось, как погиб Чапаев, и снова взобрался на тополь. Он никак не мог согласиться, что Чапаев так глупо погиб. Погиб в то время, когда до победы — рукой подать. Ах же ты, чёрт, вот прут, лавами несутся казаки, а Чапаев в одном белье с винтовкой в правой руке и револьвером в левой… «Уж совсем поредели сумерки…»
— Юрик! — раздался голос матери.
Молчание. Юра был уверен, что уж на тополь взглянуть мать не догадается.
— Юрик! А ну-ка садись за жернова и намели крупы. А когда намелешь, капусту нужно полить. Ты меня, Юрик, слыхал? Ты чего молчишь?
— Пусть Надя. Всё Юра да Юра? Чего я вам, лошадь?
— А ты маленький? Надя пусть уроки учит, ей вон экзамены сдавать, а тебя не убудет.
— Цыбулька вон спит, — искал выхода Юра, зная уже, что всё равно ему, а никому другому придётся делать то, что сказала мать. Но всё же он раскрыл книгу на своём самом любимом месте и представил себя полководцем, — «Вот он круто повернулся, мчит к командиру батареи: «Бить по мельницам!»
— Юрик, я кому сказала?!
Ах, этот славный Сломихинский бой!
— «Бить по мельницам!» — громко отвечает Юра.
— Юрик, долго тебя ждать? Мне же некогда! Я вон пришла грибков только прихватить дяде Антону. Юрик?
— «Все пулемёты с мельниц скосить!»
— Я вот тебе, я тебе дам пулемёты!..
Юра неохотно спускается с тополя и идёт в дом, садится за маленькую ручную мельницу и начинает крутить её. Хорошо, что пшеница крупная и сухая: молоть крупу одно удовольствие. Многие покупают крупу в сельпо, а вот мать считает, что своя крупа лучше, и права, наверное, потому что Юре сейчас неожиданно хорошо, и он крутит мельницу с удовольствием. Берёшь пригоршню пшеницы, засыпаешь в отверстие мельницы и крутишь. Рядом ходит Надя и твердит:
Юра крутит, мягко, монотонно гудит, шурша, мельница, сыплется тонкой горячей струйкой крупа в миску. Юра уже забыл, что его заставили работать, увлекается, с удовольствием гудит сам, подражая мельнице, и попробуйте сказать ему, чтобы перестал крутить, обидится, и не видит он, что Цыбулька стоит рядом и с завистью глядит на него.
Это уже Юра декламирует письмо Татьяны к Онегину, и грустно от таких слов. Какая ж это была славная Татьяна, которая умела так грустно и стыдливо сказать. Юра уже запомнил то, что учила Надя. Надя учит который день и никак не может запомнить, а он уже знает наизусть. Он, кажется, и не слушал Надю, десятки раз повторяющую стихи. «Я к вам», — говорит Юра и делает пол-оборота мельницы, — «пишу», — ещё пол-оборота, — «чего же боле?» — полный оборот. Цыбулька, с завистью глядит на Юру.
— Дай я? — канючит он.
— Не дам, Цыпа, ты не умеешь. «Что я могу ещё сказать?»
— Юрик, дай я?
— Не дам, не проси. Другой раз дал бы, не жалко, а на этот раз — не проси. Сам хочу. Что я, хуже тебя! Всё дай и дай! Ишь чего захотел! Больше ничего не дать?
— Да-ай! Ме-не! Хо-чу!
— До конца?
— До ко-он-ца.
Юра соглашается, выходит в сени и тут сталкивается с матерью. Она чем-то обеспокоена, озабоченно
